НОВОСТИ

09.09.16. Новый сайт ПГП на PGPALATA.RU >>

08.09.16. Павел Селуков: «Пермские котики станут жителями Европы» Подробнее >>

08.09.16. Пермяки продолжают оспаривать строительство высотки у Черняевского леса Подробнее >>

08.09.16. В Чусовом появятся 54 контейнера для сбора пластика Подробнее >>

08.09.16. Жителям Перми расскажут об управленческих технологиях и их применении в некоммерческом секторе Подробнее >>

08.09.16. Пермские общественные организации могут обновить состав Комиссии по землепользованию и застройке города Подробнее >>

07.09.16. Историческое общество намерено помочь пермяку, осуждённому за реабилитацию нацизма Подробнее >>

07.09.16. До открытия в Перми «Душевной больницы» для детей осталось чуть больше полугода Подробнее >>

06.09.16. В Перми на Парковом проспекте открылся новый общественный центр Подробнее >>

06.09.16. Павел Селуков: «Мой гепатит» Подробнее >>

Архив новостей

ПИШИТЕ НАМ

palata@pgpalata.org

Игорь Аверкиев

Версия для печати

04 июня 2010 года

3 отряда и 9 особенностей¹

Набросок общественной активности в России

Анализируя состояние общественной активности в России, трудно рассуждать в рамках парадигмы «гражданского общества». Если сконцентрировать внимание на эмансипированной, свободной от государственной опеки гражданской деятельности в общественных интересах, то речь будет идти всего о нескольких десятках гражданских организаций и групп, большинство из которых маргинальны: не воспринимаются властями и не поддерживаются широкими слоями населения. Процессы, протекающие в этом узком гражданском сообществе, в значительной степени московских и петербургских организаций, мало связаны с системообразующими тенденциями российской жизни.

Если же рассуждать в рамках более широкого понятия «некоммерческого сектора России», то в нём я бы выделил три основных «отряда»:

1. Уже упомянутые «гражданские организации». Они появились в 90-х годах совместными усилиями российской «либеральной интеллигенции» и западных благотворительных фондов. Это в основном правозащитные, экологические и т.п. организации, созданные проектно, «из головы» конкретных заинтересованных активистов, в опоре на западную гражданскую повестку и культуру. В России же в то время хоть сколько-нибудь массового спроса на такого рода общественную активность не было - страна и народ просто выживали, окуклившись в семьях и микрогруппах. Деятельность этих организаций изначально имела «прогрессорский», не укоренённый в обществе характер. Население пользовалось их поддержкой, но не присоединялось и не поддерживало их. Деятельность «гражданских организаций» в России до сих пор не считается «нормальной», не является общепринятой. Их социальная база минимальна, но клиентские группы могут быть очень велики (заключённые, мигранты, малоимущие и т.п.). По сути, они действуют в той же самой патерналистской парадигме, что и российское государство, только с более слабых позиций.

В настоящее время число этих организаций стремительно сокращается, особенно в провинции. Основной тренд – «экспертизация». «Акторских», «активистских» организаций в этом «отряде» всё меньше - экспертных, исследовательских всё больше. Но общее число «гражданских организаций» именно сокращается, освобождённые ниши никем не занимаются. По форме они уже даже не совсем «общественные организации», а скорее «некоммерческие конторы», самые продвинутые из них - это активистские или экспертные штабы с нанятым персоналом.

2. Проправительственные общественные организации, «огосударствлённая общественность». Для меня этот «отряд» с очевидностью делится на 3 группы.

Первая группа – «социально-защитные организации». Традиционные для СССР-России «общественные организации» (ветеранские, инвалидные, женские, «детские» и т.п.), создаваемые встречным движением «сверху-снизу» для защиты и самозащиты интересов конкретных социальных групп. По сути, эти общественные организации являются «лоббистскими общественными ассоциациями», «перераспределительными коалициями», конкурирующими друг с другом за бюджетные вливания и прочие виды господдержки. По совместительству они и традиционные «приводные ремни» государственной политики. Существование таких организаций в современной России естественно и социально оправдано, особенно в тех случаях, когда они объединяют (выступают в защиту) представителей аутсайдерских, «социально незащищённых» групп населения, чьё выживание без государственной поддержки действительно маловероятно, а социальная политика российского государства бесконечно отчуждена и волюнтаристична, чтобы обходиться без посредников и перераспределителей господдержки. Между государством и этими социально-защитными организациями складываются классические клиентельные отношения. Патрон помогает клиенту – клиент поддерживает патрона.

Вторую группу «огосударствлённой общественности» я бы назвал «организациями государственных активистов». Это новейшие (с начала 2000-х) «общественно-политические организации», как правило, молодёжные, напрямую созданные государством (всевозможные переиздания «наших», «молодых гвардий», всякие «отряды мэров», губернаторов и т.п.). Сегодня с этими организациями уже почти срослось слово «волонтёр». Чем-то «организации государственных активистов» похожи на своих антиподов - «гражданские организации», они такие же «проектные», «синтетические», однако, некоторый латентный, недоосознанный спрос «социально не уверенной молодёжи» они всё-таки покрывают. Судя по тому, как живут эти организации и чем занимаются, их государственные создатели вложили в них следующие функции:

• политическая поддержка, продвижение и оправдание режима;

• отвлечение молодёжи от «деструктивной протестной активности»;

• организация досуга, структурирование и контроль свободного времени вовлечённой молодёжи;

• социализация «неустроенной молодёжи» или добротная иллюзия социализации, «покупка востребованностью».

Естественно, жизнь, как всегда, скорректировала «проект». С политической поддержкой и с «продвижением режима в народ» молодые «государственные активисты», видимо, не очень справляются, зато «досуг» и «социализацию» выжимают из своих организаций по максимуму. Иной раз кажется, что существование этих организаций – сплошной обмен имитациями: власти имитируют востребованность молодёжи, молодёжь имитирует поддержку властей. Каждый что-то получает, не во что особенно не вкладываясь.

Третья группа «огосударствлённой общественности» существует на местном уровне. Это органы территориального общественного самоуправления (всевозможные ОТОСы, ТОСы, СТОСы, СТОСМы и т.д.). О них обычно не принято говорить в контексте «некоммерческого сектора», «общественных организаций», о них вообще не очень принято говорить, они, как правило, находятся на периферии публичной жизни. Зато для местных властей они всё чаще становятся основой того, что чиновники называют «общественностью». В большинстве российских городов ОТОСы – это такая «приписная общественность», «общественность на муниципальном содержании». Органы территориального общественного самоуправления уже без всяких метафор являются приводными ремнями местных администраций и депутатов, они просто находятся на службе у местных властей, но при этом сохраняют за собой имидж «общественности», занимаясь традиционными для России «общественными делами»: дворовое благоустройство, «квартальная социализация» и организация досуга малоимущих, прежде всего, пожилых, трансляция «наверх» их жалоб и т.д.

Создавая ОТОСы, местные власти, как правило, опираются на людей с низкими доходами, свободным временем и с проблемами в социализации. Это обычно пожилые люди, одинокие женщины среднего возраста и др. Собственно, власти паразитируют на проблемах этих людей. ОТОСам предоставляется очень небольшой бюджет, но серьёзный для тех, у кого пенсии и зарплаты минимальны. Но главное, местные власти дают лидерам ОТОСов ощущение всё той же востребованности и причастности к «большим делам» (участие в выборных кампаниях, торжественных собраниях и «рабочих совещаниях», «передача на места» властных инициатив, личное знакомство с депутатами, мэрами и т.д.). Многие «отосовцы» реально благодарны властям за «поднятую самооценку» и искренне готовы служить в указанном направлении.

В итоге ОТОСы превращаются в органы политического отмывания всего, что скажут сверху, «институтами народной легитимации» непопулярных властных инициатив. В последние годы ОТОСы становятся и всё более важной частью местных избирательных машин («купил ОТОСы – купил выборы»). Конечно, бывают исключения, но они лишь очень ярко подчёркивают правило. ОТОСы, кстати, очень напоминают первичные ячейки «корпоративного государства», тоталитарного варианта местного самоуправления, в своё время с успехом использовавшиеся «режимами мягкого фашизма» в Италии, Испании, Португалии.

Да, видно, что я как-то уж очень ополчился на бедные ОТОСы. Это всё из-за недавнего пермского инцидента, когда краевая и городская администрации, протаскивая через пермское общество отмену прямых выборов мэра, попытались полностью заменить общественность этими самыми ОТОСами, даже не организовав, а симулировав их поголовное согласие с этой «спасительной для города инициативой».

3. Низовые общественные инициативы. «Народные», в нормальном смысле слова, созданные не «из головы» чиновников или «прогрессоров», а на волне естественного общественного спроса. Люди естественным образом объединяются и действуют в групповых интересах: защита «общественных территорий»; «микроэкология»; «градозащита»; низовая благотворительность; сопротивление «реструктуризации и оптимизации» школ, поликлиник, клубов и интернатов; борьба с шумом, «мигалками», переименованием улиц, неприличной рекламой, плохими дорогами и т.д. и т.п.

В западных странах эти «низовые общественные инициативы» называют активностью «на уровне корней травы». И в самом деле - это укоренённая общественность, но очень молодая в России. Серьёзный рост такого рода активности у нас начался только в 2004-2005 годах и то преимущественно в крупных городах. Только сейчас в этот процесс постепенно втягивается население средних городов. Когда дело дойдёт до малых – трудно сказать. До 2000-х такого рода автохтонную, естественную общественную активность олицетворяли разве что «солдатские матери» да «обманутые вкладчики».

Очень важно понимать отличие «низовых общественных инициатив» от традиционных «социально-защитных организаций» (ветеранских, инвалидных, женских, молодёжных). Социально-защитные организации требуют от государства поддержки, ресурсов, причём материальных: денег, пособий, досуга, привилегий, помещений, увеличения пенсий, зарплат и т.д. «Низовые общественные инициативы» либо вообще к власти никак не относятся, либо требуют от неё невмешательства или простого соблюдения правил. Если требуют ресурсов, благ, то, как правило, нематериальных: большей свободы, соблюдения прав, соблюдения закона или принятия новых законов, справедливого суда и т.д. – «оставьте нас в покое, не мешайте нам жить так, как мы хотим, как привыкли или считаем справедливым». «Низовые общественные инициативы», как правило, не регистрируются, сохраняют неформальный статус.

При этом «низовые общественные инициативы» всегда локальны, прочно привязаны к узким групповым интересам, на традиционный взгляд вполне себе эгоистичны и даже «шкурны». И это так – так выглядит общественная активность в эпоху «первоначального накопления общественного капитала». Эпоха эта только началась в России, 5-6 лет назад.

Близки к этому «отряду» по смыслу деятельности и так называемые «объединения экономической самоорганизации»: садовые и гаражные кооперативы, товарищества собственников жилья, общества взаимного кредитования, общества обманутых вкладчиков, застройщиков, союзы автовладельцев и т.п. Сюда бы я отнёс и «новые профсоюзные инициативы». Сходясь вместе для защиты и лучшего управления своими доходами и собственностью, люди в этих объединениях проходят первичную школу «гражданского влияния и самоуправления», оттачивают навыки организованной защиты общих интересов. Будучи максимально деидеологизированными и стремясь упрочить свое положение, некоторые «объединения экономической самоорганизации» пытаются коммерциализироваться или найти опору в государственных и окологосударственных структурах. Попытки этих объединений жить на членские взносы или оказывая некоммерческие услуги пока малоубедительны, хотя они обречены двигаться в этом направлении.

За бортом этой «классификации» остались очень многие виды и формы российской некоммерческой деятельности: от сотен тысяч формальных и неформальных досуговых и «субкультурных» объединений до этнических, религиозных, предпринимательских, профессиональных союзов и обществ. Я же говорил лишь о тех «отрядах» российской общественности, которые могут вызвать интерес с точки зрения традиционной заботы о «судьбе гражданского общества в России».

***

Сегодня много интересного происходит в среде российской «организованной общественности» - и жизнеутверждающего, и тревожного. Я назову тенденции и особенности, которые интересны мне самому.

1. Когда в середине 2000-х начался общественный подъём, многим казалось, что вот оно, началось, нормальное, естественное формирование российского гражданского общества. При этом ожидалось, что низовые, вполне себе меркантильные и узкогрупповые на первом этапе, общественные инициативы постепенно будут объединяться, создавать сети, организации, выходить на уровень формулирования, продвижения и защиты широких общественных интересов, приобретут «гуманитарную» и «гражданскую» составляющую. Условно говоря, постепенно на новой почве создадутся новые правозащитные, экологические, потребительские организации, реальное местное самоуправление, профсоюзы и т.п. Но этого не произошло, по крайней мере, пока, а, возможно, «поезд» и вовсе ушёл (в смысле поезд «классического гражданского общества»). «Низовые общественные инициативы», выполнив или не выполнив свои конкретные задачи, либо распадаются, либо так и остаются на своём атомизированном уровне. Перехода от «группового к общественному интересу» в массовом порядке не происходит. Будут ли создаваться «низовые общественные инициативы» под традиционную повестку «защиты общественных интересов», то есть будут ли создаваться снизу не зависимые от государства группы и организации, озабоченные защитой прав женщин, мигрантов, заключённых, жертв жестокого обращения, национальных меньшинств, безнадзорных детей и т.д. – непонятно. Заметных симптомов пока нет. Может быть, потому, что соответствующие ниши еще не освобождены старыми «гражданскими организациями»? А, может быть, такой теперь и будет общественность – атомизированной, рассчитывающей на точечное влияние, передоверившей «общественные интересы» полугосударственным «общественным палатам» и «организациям государственных активистов»? Может быть, «истинно российское гражданское общество» обречено быть полугосударственным? Автохтонного «большого гражданского стиля» так и не будет?

2. Уже более или менее очевидно, что основной ячейкой общественной деятельности будет не привычная зарегистрированная членская организация, а неформальная группа и всевозможные столь же неформальные сети (впрочем, это общая тенденция и для западных стран). Плюс небольшое количество «штабных организаций», поддерживающих «повестку», обеспечивающих преемственность и технологическое обновление «общественного влияния».

3. Основной поставщик кадров для «низовых общественных инициатив» - средний класс (предприниматели, менеджеры, клерки, люди свободных профессий). А государство, «гражданские» и «социально-защитные» организации привыкли видеть в качестве своих основных клиентов малоимущих и социально незащищённых сограждан. Хочется как-то приобщиться к «низовым общественным инициативам», а как работать с активным средним классом, никто из традиционной общественности толком не знает.

4. Старые «гражданские» и «социально-защитные организации» часто действуют на одном поле с новыми «низовыми общественными инициативами», но наладить систематическое, эффективное взаимодействие, как правило, не получается, а часто и не делается попыток. Очень велики различия в «активистской культуре», в способе принятия решений и т.д.

5. Всё чаще «гражданским организациям» приходится брать на себя функции политической оппозиции. Ниша эта, особенно в провинции, как правило, пустует, поэтому общественное мнение и логика «защиты общественных интересов» просто выталкивают «гражданские организации» на это поле, при этом без какой-либо общественной поддержки. В итоге «разброд и шатания» внутри организаций только усиливаются.

6. После перелома и невзгод 90-х годов в России сложился мощный «общенародный консервативный консенсус». Главный модернизатор у нас по-прежнему – государство. При этом «гражданские организации», традиционно живущие в «либерально-демократической парадигме», модернизационной по сути, так и не смогли найти себе места в российской модернизации (в «российской», не «государственной»). Более того, противостоя полуавторитарному государству, а, соответственно, и любым его реформам, они, по сути, присоединились к «консервативному консенсусу».

7. Российские «гражданские организации» не имеют своей общенациональной повестки. Их действия почти всегда реактивны, производны от государственных. Если для «социально-защитных организаций» это естественно и оправдано, то для «гражданских», настаивающих на независимости от государства, как минимум, странно. Как паллиатив, «повестка» заимствуется у западных коллег. Отсюда все эти странные увлечения «толерантностью», «борьбой с рабством», «ювенальной юстицией» и т.п. на фоне целых залежей острейших местных проблем. Повестки могут и должны естественным образом пересекаться (цивилизационная близость России и Запада налицо), но полностью и искусственно заимствоваться…?

8. При скрупулёзном анализе большой массы «низовых общественных инициатив» становится очевидным, что подавляющее большинство из них, в какой бы сфере они ни реализовывались, настаивают на сохранении статус-кво. «Новые общественники», как правило, выступают против изменений и нововведений. Не требуют внедрения новых практик, институтов, правил, а выступают за сохранение старых. Общественные инициативы вроде «синих ведёрок» (против «мигалок»), скорее, исключение, чем правило. Конечно, многие нововведения российского государства вредны или бесполезны для рядового «потребителя реформ». Однако, это не снимает странного и тревожного ощущения от того факта, что современный и всё более мощный общественный подъём в России происходит почти исключительно в рамках консервативного выбора.

9. В последние несколько лет много говорится о прессинге, которому российские власти подвергают некоммерческий сектор России. Действительно, такой прессинг имеет место, хотя в последнее время несколько ослабевает. Но, при этом надо иметь в виду, что государственное репрессивное давление испытывает на себе не весь некоммерческий сектор России, а преимущественно те организации, которые принято называть «гражданскими». Это обстоятельство не оправдывает прессинга, иногда действительно перерастающего в репрессии, но уточняет его характер. Российская власть действительно воспринимает «гражданские организации» как несистемную оппозицию. Поэтому это конфликт не между государством и обществом, а конфликт сугубо политический: между правящим режимом и одной из «фракций» оппозиции, даже если эта «фракция» не облачена в классическую политическую форму и оппозицией себя не считает. Соответственно, и решаться этот конфликт должен не «общественно», а политически.

¹ Материал подготовлен по мотивам выступления на дискуссии в Московском Центре Карнеги 26 мая 2010 года в рамках работы совместной российско-американской подкомиссии Суркова - Макфола по гражданскому обществу.