НОВОСТИ

09.09.16. Новый сайт ПГП на PGPALATA.RU >>

08.09.16. Павел Селуков: «Пермские котики станут жителями Европы» Подробнее >>

08.09.16. Пермяки продолжают оспаривать строительство высотки у Черняевского леса Подробнее >>

08.09.16. В Чусовом появятся 54 контейнера для сбора пластика Подробнее >>

08.09.16. Жителям Перми расскажут об управленческих технологиях и их применении в некоммерческом секторе Подробнее >>

08.09.16. Пермские общественные организации могут обновить состав Комиссии по землепользованию и застройке города Подробнее >>

07.09.16. Историческое общество намерено помочь пермяку, осуждённому за реабилитацию нацизма Подробнее >>

07.09.16. До открытия в Перми «Душевной больницы» для детей осталось чуть больше полугода Подробнее >>

06.09.16. В Перми на Парковом проспекте открылся новый общественный центр Подробнее >>

06.09.16. Павел Селуков: «Мой гепатит» Подробнее >>

Архив новостей

ПИШИТЕ НАМ

palata@pgpalata.org

Игорь Аверкиев

Версия для печати

О чрезвычайном съезде правозащитников 20 - 21 января 2001 года - мнения и предложения

Сомнения по поводу чрезвычайности съезда

Съезд в защиту прав человека намеченный на 20-21 января 2001 года имеет серьезные шансы стать действительно значимым событием для судьбы прав человека в России. Приходится лишь сожалеть о том, что он не состоялся раньше: в 93-94-ом годах, когда стала очевидной индифферентность и даже враждебность новой российской власти к проблемам соблюдения прав человека, или в 96-97 годах, когда уже было с кем обсуждать эту проблему, - возрожденное на новой постсоветской почве правозащитное движение уже было способно формулировать претензии к власти и консолидировано их ей предъявлять. Очень хочется надеяться, что предстоящий съезд наверстает упущенное и сможет предъявить обществу и власти не только зрелое, достойное того, чтобы с ним считались, правозащитное движение, но и зрелые, достойные реализации инициативы.

Вместе с тем, некоторое недоумение вызывает пропагандистская "упаковка" предстоящего съезда. В официальных документах оргкомитета речь идет о "Всероссийском Чрезвычайном съезде в защиту прав человека". Традиционно чрезвычайные мероприятия проводятся в чрезвычайных обстоятельствах и предполагают разработку и реализацию чрезвычайных мер. Не буду вдаваться в смысл слова "чрезвычайный" - он очевиден, как очевидно и то, что современную ситуацию в России нельзя назвать чрезвычайной ни в сравнении с допутинскими временами, ни в сравнении с ситуацией в других государствах, как к востоку так и к западу от нас. (Вполне уместным был бы именно чрезвычайный съезд правозащитников, например, в связи с октябрьскими событиями 1993 года, или в связи с началом первой и второй чеченской войны. Кстати, тогда так бы остро не стоял вопрос о финансировании съезда, - уверен, по этим поводам многие бы приехали за свой счет).

При всей знаковости конфликта вокруг "Медиа-Моста" и неоднозначности многих президентских инициатив по "укреплению вертикали власти", подобные явления не напрягают ситуацию в стране до чрезвычайности, даже с точки зрения их последствий и развития. Еще более очевидно, что те наши коллеги, которые искренне считают сегодняшнюю ситуацию чрезвычайной, не смогут предложить правозащитному движению никаких действительно чрезвычайных мер по ее исправлению. Разве что авторы чрезвычайной концепции готовятся призвать правозащитные организации уйти в подполье и начать борьбу за свержение режима Путина. Если же инициаторы съезда используют слово "чрезвычайный" только как PR-акцию с целью привлечения внимания общественности и запугивания правозащитно невменяемого Президента, то возникает сомнение в эффективности этого лингвистического демарша.

Во-первых, в администрации Президента сидят, может быть, и плохие, но достаточно серьезные люди, которых вряд ли можно запугать "пиаровскими" выходками правозащитных организаций, которые ни западным, ни российским общественным мнением еще не воспринимаются как влиятельная сила общенационального масштаба. Во-вторых, даже наши СМИ очень быстро оценят несоответствие "упаковки" съезда его содержанию и вдоволь поерничают над "чрезвычайной" недееспособностью правозащитников. Что касается наших сограждан, то все мы прекрасно знаем, как мало для них значат эффектные политические "фишки", горстями швыряемые в них откуда-то из Москвы самыми разнообразными людьми и организациями, от которых уже давно пестрит в глазах. Серьезность подхода не заменить серьезностью названия.

К эпитету "чрезвычайный" вполне можно было отнестись как к неудачному слову и забыть о нем. Или отнести его на счет политического темперамента части наших коллег - всегда есть люди склонные преувеличивать. Но боюсь, что для инициаторов съезда это не просто слово, а позиция, с моей точки зрения чреватая некоторой излишней вредностью для правозащитного движения. В связи с чем несколько соображений.

1.

Обосновывая чрезвычайность съезда в "Тезисах концепции съезда" его инициаторы ссылаются на три фактора, которые собственно и возбуждают "чрезвычайную тревогу". Во-первых, "отличительной особенностью нынешнего момента является, то, что главным источником этой угрозы (имеется ввиду угроза правам человека и демократии - И.А.) выступает федеральная власть". Во-вторых, "она (т.е. федеральная власть - И.А.) проявляет открытую враждебность к гражданскому обществу и стремится уничтожить ее ростки". В-третьих, "политические партии и движения демократического направления: сегодня утратили роль защитников прав человека".

Возражения:

Во-первых, федеральная власть в постсоветской России (и не только в постсоветской и не только в России) всегда была главным источником угрозы правам человека. Чечня, милицейский и судебный произвол, забвение государством элементарных прав военнослужащих и заключенных были при Ельцине и остаются при Путине продуктом, прежде всего федеральной политики. Путин сегодня ни делает ничего такого, что бы чрезвычайно отличало его отношение к правам человека от отношения его предшественника. Меняется форма, но не степень "вредности" содеянного и не содеянного для прав человека, даже в сфере свободы слова. Разница лишь в том, что Ельцин позволял себе заигрывать с правами человека и правозащитниками: создавал при себе комиссии, чьи советы были никому не нужны; издавал указы в поддержку правозащитного движения, никого, ни к чему не обязывающие; приглашал на приемы, постоянно клялся в верности свободе слова, а в тюрьмах, казармах, судах, прокуратурах, в бизнесе, в Чечне, наконец, все шло своим чередом. Сегодня Путин не утруждает себя правозащитной риторикой и ритуальными "правозащитными" акциями, это, конечно, не может не настораживать, но и не является основанием для похоронных настроений у правозащитников.

Как только мы заявляем, что федеральная власть именно сегодня стала "главным источником: угрозы" правам человека, как тут же из этого вытекает, что при Ельцине федеральная власть не была таким источником и если сегодняшняя, путинская ситуация чрезвычайная, то значит раньше она была как минимум нормальной для прав человека, а это уже просто несправедливо. Более того, если объяснять сегодняшние проблемы прав человека и демократии в России чрезвычайными злодеяниями команды Путина значит очень упрощать ситуацию. В деле продвижения прав человека в России от президентов зависит многое, но не главное. Они лишь продукт, функция. Все мы знаем - главная проблема прав человека в России в ментальной неспособности российской власти воспринять гражданина как равноправного партнера, обладающего естественными, ни от чьего мнения не зависимыми, достоинством и свободой. При Горбачеве и "раннем Ельцине" бюрократия затаилась, мимикрировала в ожидании, но, успокоившись, с 1993 года постепенно начала воспроизводить привычный уклад надзирателя за народом. С этим что делать? Борьба с Президентом увлекательна и привлекательна своей конкретностью, осязаемостью врага, да еще при минимальном риске, но она же обладает очень сильным отвлекающим эффектом.

Во-вторых, возможно, в Москве и в других регионах конфликт между властью и некоммерческим сектором вошел в открытую фазу и принял чрезвычайные формы, позволяющие инициаторам съезда говорить о том, что власть "стремится уничтожить ростки гражданского общества". Нам же в Перми даже представить себе трудно, что местная власть по велению из центра начнет закрывать, выселять и еще как-то "уничтожать ростки" "Мемориала", Правозащитного центра, Фонда "Юрятин" и еще трех тысяч других действующих и бездействующих общественных и некоммерческих организаций. Да, сегодняшняя власть нам не помогает (и слава богу, свобода дороже), а если и помогает, то только клиентельным, обслуживающим ее организациям. Да, сегодняшняя власть никогда не защитит нас в наших проблемах (а если бы защитила, век бы не расплатились). Да, сегодняшняя власть не отказывает себе в удовольствии подловить нас на неразумности, авантюризме, некомпетентности (к сожалению, сами подставляемся). Да власть про нас врет, или, наоборот, замалчивает наши успехи или приписывает их себе. Да, все это есть, но чтобы крестовый поход против гражданского общества: Хотя, может быть и в самом деле Пермская область какая-то особая аномальная зона в России, где все как у всех, но немного лучше и без экстремальностей.

В-третьих, "российские партии демократического направления" вовсе не "утратили роль защитников прав человека", они этой роли всерьез никогда и не играли. Не забывая отдавать дань теме прав человека в политической риторике, их лидеры никогда ни ставили конкретные проблемы защиты прав человека в основу своей политической практики. В известном смысле их можно понять, поскольку внятного социального заказа на политическую защиту прав человека к ним не поступало, даже от демократически, либерально настроенного электората. Да и наши ведущие правозащитные организации, насколько я понимаю, системно, на уровне официальных соглашений и взаимных обязательств не пытались представлять свои интересы в этой среде. Впрочем, может быть я недостаточно информирован. Но в любом случае, демократические партии (прежде всего СПС) рано скидывать со счетов, вся работа с ними еще впереди.

Тезис об утрате демократическими партиями их правозащитной роли мне кажется несколько неуклюжим оправданием постоянных попыток создания правозащитной партии. Если в очередной раз предполагается создавать именно партию, то ее предназначение, по определению, - борьба за государственную власть и осуществление этой власти через своих членов. Если же речь идет не о партии в общепринятом смысле слова, а о чем-то другом, то зачем? Вообще, быть одновременно эффективным правозащитником и эффективным политиком оказалось почти невозможным. Это, к сожалению, показал и опыт уважаемого всеми нами Сергея Адамовича Ковалева и многих наших коллег из стран бывшего соцлагеря. Конечно, всегда есть вариант - одним числиться, другим быть. Лично я не доверил бы правозащитникам управлять страной, как не доверил бы чиновникам вести общественный прием у нас в Пермском правозащитном центре.

Каждый правозащитник, безусловно, имеет право стать депутатом или мэром, в отдельных случаях это может быть даже целесообразно, но при этом, во избежание конфликта интересов, было бы логично приостанавливать членство в правозащитной организации. Как принцип, аполитичность правозащитников не в уходе от политических вопросов, не в отказе влиять на политику и политиков, а в отказе от действий направленных на завоевание власти и ее непосредственное осуществление, т.е., в том числе, и в отказе от создания корпоративной партии. Отсутствие политического (партийного) интереса в гуманитарных делах изначально вызывает большее доверие и у населения и у власти.

2.

В современной российской политике лозунг чрезвычайности, как правило, используется властью в спекулятивных политических целях. И в этом смысле, традиционное содержание термина "чрезвычайный" постепенно дискредитируется, обесценивается. Стоит ли усугублять процесс?

3.

Если Путин злодей и узурпатор, давайте в самом деле проводить чрезвычайный съезд и решать, как нам избавить от него страну. Если же Путин всего лишь еще один российский Президент, но с полицейскими пристрастиями, то, причем здесь чрезвычайный съезд. Президенты приходят и уходят, теперь даже у нас (причем, позволю себе заметить, уходят конституционно), а проблема несовместимости российской власти и прав человека остается. Поэтому, съезд нужен, но на нем, прежде всего, надо думать о том, что нам самим делать для торжества прав человека в России, и о том, как нам убедить сегодняшнюю, реальную власть двигаться в том же направлении. Ни как заклеймить ее, это просто и не практично, да и многие это уже делают, а именно как убедить власть защищать своих граждан, как заставить ее делать это, но так, чтобы она не очень обиделась, а это требует очень высокой квалификации. Съезд же можно назвать просто Первым общероссийским в защиту прав человека.

Возможно, я слишком много внимания уделил "чрезвычайности" съезда, но именно она, а не наши праведные идеи привлечет к нему внимание, именно правозащитной чрезвычайщины и будут от нас ждать.

Представление о задачах съезда и предложения в его повестку

В Тезисах концепции съезда заявлено: "Съезд ставит своей задачей выработать и предложить российскому обществу согласованную программу действий".

Съезд не сможет "выработать и предложить" какие-либо серьезные программные документы. Съезды не вырабатывают программы, а обсуждают и утверждают с поправками их заранее подготовленные проекты. Насколько я понял, проекта программы нет, т.к. до сих пор его не разослали участникам съезда. Да и не надо этого. К первому съезду изначально нужно отнестись, прежде всего, как к трибуне для обсуждения собственных и общественных проблем и как к механизму, запускающему глобальные инициативы правозащитного сообщества. Именно глобальные, в противном случае не имеет смысла собирать 800 человек со всей страны, и именно инициативы, а не только мнения, оценки и призывы. Если предварительно или в ходе съезда удастся выработать резолюции, практические предложения по конкретным, злободневным вопросам - тоже замечательно. Главное, что бы в них были не только требования к власти и бессмысленные призывы консолидироваться всему хорошему и прогрессивному против всего плохого и реакционного, а и конкретные обязательства и заявления о намерениях самих правозащитников. Условно говоря, если мы предлагаем Президенту или Думе что-то изменить в государственном устройстве в пользу прав человека, то параллельно формируем рабочую группу, которая обязуется за два месяца подготовить соответствующий законопроект, провести его общественные слушания и представить Президенту и Думе. Если мы считаем, что российская судебная система (миграционная политика, пенитенциарная система, система социальной защиты и т.д.) абсолютно никуда не годится, то мы не только принимаем гневное обращение в адрес Верховного Суда (:), но и принимаем, например, решение о сборе подписей среди граждан России под выражением недоверия этой самой системе или какой-то ее части, обязуемся к такому-то числу собрать миллион подписей и избираем прямо на съезде оргкомитет, который и координирует всю эту работу. И так далее.

Чтобы решения и инициативы съезда достигли поставленных целей, съезд должен избрать временный исполнительный орган который бы и взял на себя ответственность за реализацию намеченного съездом (например, временный объединенный комитет правозащитных организаций). Материальную и организационную базу комитета могли бы предоставить Московская хельсинкская группа, "Мемориал", при необходимости, и крупнейшие провинциальные организации. Комитет является исполнительным органом именно съезда. Он представляет правозащитные организации, координирует их деятельность только по вопросам связанным с исполнением решений съезда и самораспускается, выполнив все его поручения. Чтобы обеспечить согласованную работу комитета и правозащитных организаций, не подвергая сомнению организационный и идейный плюрализм правозащитного сообщества, во взаимоотношениях комитета и организаций может использоваться принцип факультативной дисциплины: организация несет моральную ответственность и принимает участие в реализации только тех решений съезда, под которыми подписалась ("ратифицировала"). Только в этом случае комитет имеет право давать поручения организации, настаивать на их выполнении и требовать необременительную отчетность.

Одной из глобальных инициатив съезда могла бы быть следующая.

Съезд поручает комитету или специальной рабочей группе разработать правовую модель современного российского государства, учитывающую основные международные стандарты и требования к государственным институтам и национальному законодательству с точки зрения гарантий соблюдения прав человека. Т.е. создается своего рода правозащитный государственно-правовой шаблон, лекало, которое "накладывается" на современное российское государство и выявляет его недоделанность, "неукомплектованность" с правозащитной точки зрения. Таким образом, формируется своего рода программа государственно-правовой реформы в пользу прав человека. Этакое пособие для Президента и Государственной Думы по приданию нашей стране облика цивилизованного правового государства, приятного во всех отношениях, как для народа, так и для западных партнеров. Нам эта модель позволит систематизировать собственные взгляды и четче сформулировать свои претензии к власти в сфере государственного строительства и правовой реформы. Эта инициатива будет особенно актуальной на фоне разговоров о Конституционном Собрании.

Далее, на базе этой модели комитет съезда должен будет сделать самое трудное: за 3-5 месяцев подготовить пакет законопроектов, обеспечивающих реализацию модели. Комитет организует общественную презентацию модели и конкретных законопроектов, проводит серию общественных слушаний, после чего модель и пакет законопроектов официально, с максимальной помпой, на которую мы будем способны, передаются от имени российского правозащитного сообщества Президенту и Государственной Думе.

Понимаю, что дело это необычайно трудоемко и одновременно идеалистично. Нет никаких гарантий, что власть примет наши предложения как руководство к действию. Но и отмахнуться от этой инициативы, даже сегодняшнему президенту, будет нелегко. Концептуально сформированный пакет законопроектов, представленный всем ведущим политическим силам и международным организациям и ритуально переданный высшим органам власти страны это ни десяток резолюций очередной правозащитной конференции, часть из которых зависла на пол пути от редакционной комиссии до адресата, а часть осела на ближних подступах к последнему. При грамотно поставленной работе с общественным мнением пропагандистское, политико-культурное значение этой инициативы будет очень высоко. Она, сама по себе, может стать и спусковым крючком для целого ряда вторичных инициатив.

Понятно, что основная проблема это юридическое и PR-обеспечение проекта. Но на сколько мне известно, вокруг наиболее авторитетных московских правозащитных организаций уже давно сформировались группы квалифицированных юристов, способных заниматься такой работай и даже имеющих опыт законотворчества. Некоторые законопроекты уже существуют в готовом виде или находятся в стадии разработки. Видимо хуже дело обстоит с правозащитными специалистами по связям с общественностью, но и это думаю вопрос решаемый. Авторитет десятка крупнейших правозащитных организаций позволит аккумулировать соответствующие финансовые ресурсы.

Модель и пакет, несмотря на всю свою политическую идеалистичность по форме, должны быть взвешенными и реалистичными по содержанию. Они не законотворческий демарш правозащитников, а инициатива учитывающая финансовые, культурно-исторические и прочие условия и возможности современной России. Можно, например, написать законопроект, по которому в каждом субъекте федерации должны быть шесть Уполномоченных по различным отраслям прав человека, при каждом из которых аппарат в 50 человек, но по понятным причинам такой проект будет преждевременным.