НОВОСТИ

09.09.16. Новый сайт ПГП на PGPALATA.RU >>

08.09.16. Павел Селуков: «Пермские котики станут жителями Европы» Подробнее >>

08.09.16. Пермяки продолжают оспаривать строительство высотки у Черняевского леса Подробнее >>

08.09.16. В Чусовом появятся 54 контейнера для сбора пластика Подробнее >>

08.09.16. Жителям Перми расскажут об управленческих технологиях и их применении в некоммерческом секторе Подробнее >>

08.09.16. Пермские общественные организации могут обновить состав Комиссии по землепользованию и застройке города Подробнее >>

07.09.16. Историческое общество намерено помочь пермяку, осуждённому за реабилитацию нацизма Подробнее >>

07.09.16. До открытия в Перми «Душевной больницы» для детей осталось чуть больше полугода Подробнее >>

06.09.16. В Перми на Парковом проспекте открылся новый общественный центр Подробнее >>

06.09.16. Павел Селуков: «Мой гепатит» Подробнее >>

Архив новостей

ПИШИТЕ НАМ

palata@pgpalata.org

Другой взгляд

Версия для печати

12-17 декабря 2012 г.

Игорь Аверкиев

ПЕРМЬ СЛИШКОМ ДОЛГО ПРОЩАЕТСЯ
С «ПЕРМСКИМ КУЛЬТУРНЫМ ПРОЕКТОМ»

Часть 1. Когда бюджетники становятся экспертами.
Часть 2. Настоящий «пермский культурный проект».
Часть 3. У новой культурной политики должно быть «скромное обаяние».

Приложение 1. Проект резолюции экспертной группы «Культура».
Приложение 2. Новая региональная культурная политика: приоритеты, правила и механизмы управления. Выступление Надежды Агишевой на расширенной коллегии Министерства культуры Пермского края.

Часть 1. Когда бюджетники становятся экспертами

Гнетущее впечатление произвело прошедшее в прошлую пятницу расширенное заседание коллегии краевого Министерства культуры, на котором экспертная группа «Культура» отчитывалась о проделанной работе.

Экспертная группа «Культура» была создана губернатором Виктором Басаргиным в ряду прочих экспертных групп, призванных инвентаризировать «чиркуновское наследство» и стратегировать «приведение края в нормативное состояние». Коллегия была не просто расширенной, а очень расширенной - человек на 300, вёл её сам губернатор, а полсотни экспертов, входящих в эту группу, в лице четырёх основных выступающих как бы представляли губернатору и пермской публике концептуальные подходы к новой культурной политике Пермского края (типа «культурная политика после Мильграма-Гельмана»). Не получилось.

Почти все прозвучавшие «экспертные выступления» и отклики из зала исчерпывались тремя позициями:

Первая позиция: «пермский культурный проект» - «наше всё», поэтому, «проект» нужно  продолжить по заветам уже отбывших культуртрегеров, лишь очистив его от излишней конфликтности и одиозности. Знаменем этой позиции стал профессор Владимир Абашев, руководитель экспертной группы «Культура».

Вторая позиция: «фу, какая гадость этот ваш Гельман и его современное искусство». Жлобское вторжение московских культуртрегеров на пермскую территорию сформировало в Перми своего рода субкультуру «ненавистников современного искусства». Соответствующая публичная ксенофобия стала важным компонентом самореализации для многих пермских «деятелей культуры» и просто «интеллигентных людей». Таковыми были большинство «выступлений из зала» на этом странном «экспертном обсуждении».

Третья позиция: «люди бьются за бюджет», как метко обозначил её, изящно сославшись на гётевского персонажа, губернатор Виктор Басаргин. Биться за бюджет людям, конечно, нужно, даже обязательно, но всему свое время и место. На этом же «экспертном обсуждении» большинство ораторов, вслед за ненавидимыми многими из них «культурными революционерами», безбожно путали экспертную миссию с лоббистской. Апофеозом «экспертной битвы за бюджет» стало гневливо-жалостливое выступление члена экспертной группы и одновременно председателя Пермской краевой организации Российского профсоюза работников культуры Ирины Становкиной, которая пропела бесконечно банальную в своей правдивости песню о мизерных зарплатах бюджетников от культуры.

В современном мире известен только один эффективный способ увеличения заработной платы наёмных работников: сильный профсоюз/коллективный договор/забастовка. Профсоюзный же босс пермских работников культуры уже который год идёт по особому российскому пути: воздействует на работодателя исключительно методом анафем и мольб (впрочем, она не одна такая в ФНПР). Однако, Ирину Становкину можно понять: в России нет более безропотных и забитых жизнью людей, чем работники культуры (разве что ещё учителя и до недавнего времени военные) – какие тут к чёрту «сильные профсоюзы/коллективные договоры/забастовки».

Хуже всего, что полной профанацией экспертного продукта оказался весь итоговый перечень предложений, «разработанных» экспертной группой при губернаторе. «Эксперты» выдали классический список ведомственных пожеланий в духе «обеспечить-улучшить-усилить». Вот несколько наиболее характерных «экспертных предложений»:

• Обеспечить проведение полного комплекса мероприятий по государственной охране объектов культурного наследия: установление границ, утверждение предметов охраны, внесение данных в кадастр. Срок: постоянно.
  
• Предусмотреть меры по повышению уровня профессиональной компетенции кадров в учреждениях культуры. Срок: постоянно.
  
• Рекомендовать органам местного самоуправления осуществить разработку и утверждение программ развития культуры отдельных муниципальных образований. Осуществить методическую координацию указанной деятельности. Срок: до 01.01.2014.
  
• Рекомендовать органам местного самоуправления в рамках исполнения Указа Президента Российской Федерации от 07.05.2012 № 597 «О мероприятиях по реализации государственной социальной политики» обеспечить повышение заработной платы работников муниципальных учреждений культуры и доведение к 2018 году средней заработной платы работников муниципальных учреждений культуры до средней заработной платы в регионе. Срок: до 31.12.2018.

И вот такие «экспертные советы» в кратком варианте размазаны по 3 страницам (смотрите Приложение № 1), в полном варианте - по 21 странице.

Чуть слишком изысканным на этом фоне, но, по сути, единственно экспертным и концептуальным было выступление Надежды Агишевой, представившей позицию небольшой неформальной группы членов коллегии Министерства культуры, в которую, кроме неё,  входили: Мария Санникова, Павел Печёнкин и я. По сути, в докладе Надежды Агишевой были представлены начальные организационные и методологические рамки для стратегирования и программирования новой культурной политики (смотрите Приложение № 2).

Так или иначе, судя по выступлениям и реакции зала, большинству «деятелей культуры», присутствовавших на этой сверхрасширенной коллегии, не было никакого дела до политик, стратегий, концепций. Одни «культурные бюджетники» потрудились над тем, чтобы чего-нибудь «экспертно» заказать властям для своих ведомств и организаций, другие пришли узнать, что именно они заказали, и что именно из заказанного губернатор пообещает выполнить.

Была ещё небольшая группа людей, рассчитывавших услышать от «культурных экспертов» ответы на всякие интересные вопросы:

Что делать с «наследством» «пермской культурной революции»? Что оставить как есть, что переформатировать, что забыть?

Какие проблемы в пермской культуре следует считать главными, чтобы сконцентрировать  на их решении внимание и ресурсы властей (помимо всеобщего повышения заработной платы и поголовного переобучения всех всему)?

Каковы приоритеты новой культурной политики в каждой культурной сфере, в каждом перечне культурных объектов, направлений и институтов?

Что делать с теми культурными объектами и институтами, на нормативное существование которых бюджетных денег в необходимом объёме нет и никогда не будет?

Откуда взять много внебюджетных денег на стремительно деградирующее культурное наследие края и многое другое?

Как преодолеть убожество менеджмента в пермской культурной отрасли?

Как преодолеть предопределённую второсортность и местечковость (за небольшим исключением) пермского художественного образования?

Как избавиться от «коррупции симпатий», мафиозности и клиентельности при распределении государственных ресурсов и преференций в сфере культуры?

Что делать со многими или даже с большинством культурных учреждений, которые постепенно превратились в своего рода богадельни, без какой-либо реальной культурной миссии, с гарантированными ставками и рабочими местами, в которых государство содержит мало кому нужных людей, не несущих другим людям ничего прекрасного и высокого, даже интересного?

И так далее.

Но ответы на эти вопросы даже не предполагались ни в «экспертных выступлениях», ни в «экспертных документах».

В конечном счёте расширенная коллегия превратилось в некий странный гибрид ветхозаветного партхозактива и митинга противников и стеснительных сторонников «пермской культурной революции». Впрочем, участники этого странного мероприятия не виноваты в том,  что из него получилось - они вели себя так, как могли и считали нужным. Виноваты те, кто организовывал эту расширенную коллегию; те, кто ещё раньше «родил» «экспертную группу «Культура» с более чем странным составом; те, кто созвал на экспертное по сути мероприятие три сотни чиновников-соглашателей, бюджетников-просителей и интеллигентов-обличителей, перепутав тем самым все стили и жанры госработы.

Возможно, превращение экспертного совещания в бюрократический балаган было задумано самими организаторами совещания, после того, как они поняли, что экспертная группа «Культура» ничего полезного губернатору предложить не сможет. А балаган, по крайней мере, выигрышно оттенял «мудрую и взвешенную» позицию губернатора.

В своём заключительном слове Виктор Басаргин выразил недовольство тем, что члены экспертной группы «не представили никаких конкретных предложений и чётких приоритетов» для культурной политики региона и предложил экспертной группе «доработать рекомендации в течение недели» (бедная экспертная группа – в течение недели «это» доработать невозможно). При этом Виктор Басаргин поддержал предложение Надежды Агишевой о создании при губернаторе совета по культуре. Но вот то же ли самое понимает он под этим советом, что и мы,  пока не ясно. Мне показалась, что совет по культуре для губернатора лишь сокращённый вариант «экспертной группы», не более того. Мы же предполагаем, что на переходный период от «революции» к «нормативному состоянию» Совет по культуре при губернаторе должен стать временным органом стратегического управления, оператором разработки и запуска новой культурной политики. Он же и инструмент преодоления управленческого кризиса в Министерстве культуры, вызванного неспособностью «пермского культурного сообщества» выделить из своей среды нового министра культуры и адекватную новым задачам менеджерскую команду для него.

Завершая заседание расширенной коллегии, Виктор Басаргин предъявил публике и некоторую идеологическую позицию. Примерно такую: независимо от того, кто как относится к «пермскому культурному проекту», он является «нашей платформой, с которой мы будем стартовать в любом случае». Я бы несколько переиначил: не «пермский культурный проект» является платформой для новой культурной политики, а ситуация, созданная этим «проектом» в Пермском крае. Разница существенная.

Часть 2. Настоящий «пермский культурный проект»

«Пермский культурный проект» - это своего рода случайность. Никто не задумывал его таким,  какой он получился. «Пермский культурный проект» есть совокупность реакций московских культуртрегеров на неослабевающее общественное давление на них со стороны  пермяков. Никто не приезжал в Пермь с «пермским культурным проектом». Проект был сочинён московскими культуртрегерами на месте, для защиты своих интересов на негостеприимной пермской земле.

Сергей Гордеев, пермский сенатор, и не помышлял ни о каком «пермском культурном проекте», когда начинал то, что потом в него превратилось. Подталкиваемый Олегом Чиркуновым, он лишь хотел понятными и доступными ему «девелоперско-урбанистическими» средствами немного оживить и модернизировать Пермь, ставшую для него временной сферой ответственности. Речь шла о нескольких девелоперских проектах в Перми с привлечением звёзд европейской архитектуры и нескольких же инфраструктурных нововведениях «a la Куритиба».  

В то время в такой модернизационной парадигме самым очевидным аналогом для такого рода проектов был знаменитый Музей современного искусства в Бильбао (испанская франшиза американского Музея Гуггенхайма). Но для возможного здания музея современного искусства в Перми нужен был ещё и сам музей. Вот здесь на сцене и появляется Марат Гельман, которому с его клиентельной группой был обещан провинциальный офшор современного искусства на бюджетной платформе. Этим бы всё и закончилось – временной офшорной зоной в здании речного вокзала с более чем туманной перспективой строительства «нового Гуггенхайма». Но неправильный, то есть хамский заход Марата Гельмана на провинциальную территорию  потребовал от музея и его авторов обоснований, объяснений, оправданий. Офшор пришлось адаптировать к недружелюбному социуму, навешивать на музей привычные провинциальные смыслы о «пользе для простого человека». Родился пермский вариант культуртрегерской версии миссии «современного искусства» как одной из основных производительных сил постиндустриальной экономики. Чужеродность и враждебность Марата Гельмана, Музея PERMM, «Русского бедного» и прочего пришлось упаковать в оправдательную идею «Перми - культурной столицы Европы». «Столицу» пришлось надувать PR-ом, проектами, мероприятиями. Была запущена привычная для чиркуновского режима «пирамида проектов» (проекты порождают не результаты, а новые проекты). Однако «столичный бум» требовал и реально новых институций, хоть немного – появились Сцена-Молот и Центр дизайна (обещано же было в несколько раз больше «объектов новой креативной экономики»), и тот и другой ещё вполне укладывались в логику офшора.

Но простолюдинная и гражданская критика культурных монополистов не ослабевала, а,  наоборот, ещё усиливалась. Понадобились более серьёзные доказательства лояльности культуртрегеров к Перми и её населению, понадобились доказательства терпимости к традиционным «провинциальным культурным ценностям». Был запущен маховик зрелищ, вспомнили о «сирой и убогой» пермской провинции и местной интеллигенции: родилась «Живая Пермь», «59 фестивалей 59 региона», «Белые ночи в Перми», для любителей высокого традиционного искусства раздобыли Теодора Курентзиса (он хоть по форме и «традиционный», но по сути свой «современный»). И всё это исключительно на бюджетной финансовой платформе, почти при полном отсутствии внешних инвестиций. Постепенно «бюджетные обязательства» культуртрегеров перед населением подошли к своему пределу, дальше ублажающая пермяков «пирамида зрелищ» расти не могла – начинались серьёзные финансовые, менеджерские и политические риски. «Пирамида» становилась «нерентабельной» и для самих культуртрегеров.     

Конечно, не один только голый расчёт и «лицензия» на пилёж провинциальных материальных и нематериальных ресурсов вели культуртрегеров по пермским просторам. Был и драйв творческих порывов, и «миссия белого человека», и восторги первооткрывателей и просветителей. Но соблазн «лицензии на пилёж» всё-таки доминировал в мотивах. В противном случае стиль «захода на территорию» был бы другим.

Поскольку по своим социальным кодам Марат Гельман и его клиентела были абсолютно чужеродной и даже враждебной «субстанцией» для пермского «социального большинства», постольку, чтобы они ни делали, они в принципе не могли удовлетворить пермяков. Чтобы выживать в негостеприимном офшоре и сохранять выгоды от него (гарантированное бюджетное финансирование своих людей и проектов и мощные имиджевые вливания в общественный капитал культуртрегеров), они вынуждены были бесконечно откупаться от пермяков всё новыми и новыми развлечениями, всё более изобретательно ублажать и умасливать их. И всё без толку.

В этой «холодной культурной войне», в которой культуртрегеры зрелищами забрасывали надвигающуюся на них провинциальную ксенофобию, и возник странный «социально-невротичный» конгломерат институций, проектов и мероприятий, который сегодня называют «пермским культурным проектом». Нет смысла говорить, что он невоспроизводим. Случайности не воспроизводятся. Что и доказывают послепермские опыты Марата Гельмана.                         

Резюме:

«Пермский культурный проект» формировался группой талантливых арт-авантюристов под давлением автохтонного населения, которое заставило команду Марата Гельмана и его покровителя, губернатора Олега Чиркунова, вложить в завоёванную территорию во много раз больше, чем они собирались. Проект начинался как грабительский для Перми, а закончился как грабительский для самих культуртрегеров. Пермь, сначала опешившая, потом быстро сообразившая, что к чему, принялась стремительно высасывать души, будущее, общественный капитал и личное время из легкомысленных оккупантов.

Зрелища одно за другим, одно краше другого должны были поражать воображение пермяков, заставить их возносить хвалу благодетелям-затейникам и, в конечном счёте, смириться с культурной оккупацией и офшором московского совриска на своей территории. Но всё без  толку. Неблагодарные пермяки поедали зрелища одно за другим, не чувствуя признательности, не отдавая должного их творцам.

Московские культуртрегеры собирались попользоваться Пермью, но в итоге оказались в плену у использующей их Перми. И побежали. Отставка губернатора Олега Чиркунова стала официальным порталом для их бегства с захваченной территории.

Эскалация общественного давления на культуртрегеров породила эскалацию культуртрегерских обязательств перед населением. Обязательства пожрали культуртрегеров. Культурная оккупация оказалась очень дорогим, хлопотным и рисковым удовольствием, впрочем, как и любая оккупация в глобальном мире XXI века. Оккупантов подвела их социально-политическая неискушённость.

Упрощая: не было бы ксенофобии пермяков к московским культуртрегерам – не было бы в Перми «Сцены-Молота», «Живой Перми», «Белых ночей» и Теодора Курентзиса. Был бы лишь один Музей PERMM c неясными перспективами.

Вот эта мутная ситуация, характеризующаяся плавным перетеканием провинциального офшора для столичного совриска в потребительскую пирамиду массовых зрелищ, и является платформой, с которой новым пермским властям придётся стартовать с новой культурной политикой¹ .

Часть 3. У новой культурной политики должно быть
«скромное обаяние»

Формируя и развивая своим сопротивлением «пермский культурный проект», пермяки развивались и сами. Развивались социально, граждански и в качестве всё более компетентных потребителей современного публичного масскульта. Что касается  культурного развития широкой пермской публики (в узком, эстетическом смысле), то, по-моему, ничего подобного не происходило, если, конечно, не путать развитие с осведомлённостью.

Чтобы «современное искусство» стало фактором культурного, духовного развития «широкой пермской публики», публика должна его принять.

Оставшаяся на поверхности после бегства культуртрегеров хипстерская арт-самодеятельность -  скорее, социальное явление (мода и тому подобное), чем культурное, всё в том же узком смысле слова. Творческие практики в этой среде не самоценны, они, прежде всего «платформы социализации» и «коды идентичности». Само «современное искусство», без массового слоя «новых провинциальных буржуа», «среднего класса» (основные спонсоры, потребители и стейкхолдеры совриска на Западе), так и осталось в Перми маргинальной сферой досуга для немногих специализированных субкультур, что наглядно демонстрируют пустые залы Музея PERMM.

Мы с женой полупрофессионально – полу- в надежде на великолепное (иногда надежда сбывается) ходим на все выставки Музея PERMM. Ходим обычно в выходные, днём, не на открытия. Я, естественно, веду небольшие экспресс-исследования. Так вот: одновременно с нами в Музее в среднем находится 7-10 человек, иногда 3, иногда 15, больше бывает только во время каких-нибудь мероприятий и редких экскурсий. Думаю, Музею очень везёт, если за день в нём побывает 150 посетителей. Для сравнения Пермскую художественную галерею ежедневно посещают около 400 человек  

Но дело не в культурных последствиях «культурного проекта», никто на них особенно и не рассчитывал, думаю, не рассчитывали и авторы. Главная польза пришла не от «проекта», а от самого вторжения и, соответственно, сопротивления ему. Не сам «проект», а социальное напряжение, им генерируемое, стимулировало гражданское развитие многих пермяков, дало мощный импульс для формирования зачатков пермского городского сообщества как реального сообщества.

Вместе с тем, «пермская культурная революция» почти никак не повлияла на основную массу пермской «творческой интеллигенции», никаких новых компетенций в «горниле вторжения» она не приобрела. Исключения, конечно, есть, но они исключения. 

После 4 лет «культурной революции» никак не изменилась «старая культурная элита» (что просто бросалось в глаза на упомянутой выше расширенной коллегии Минкульта) и не появилась ничего существенного, что можно было бы назвать «новой культурной элитой». Впрочем, этот факт говорит лишь о том, что никакой «революции» не было.

К моему великому сожалению, очень немногие из местных творцов и деятелей культуры захотели и смогли использовать драйв и ресурсы культуртрегеров в интересах собственного творческого развития так, как это сделали Павел Печёнкин, Сява, Мария Санникова, Всеволод Аверкиев, Александр Жунёв и ещё несколько человек. Использовать культуртрегеров в своих собственных интересах - это была самая прогрессивная модель поведения для местного деятеля культуры во время оккупации. Политики и гражданские активисты сопротивлялись культуроккупантам, а творческие люди должны были использовать их на благо своего дарования. Другое дело, что использовать москвичей было очень трудно – они по горло были загружены личными «пермскими интересами».

Так или иначе, основная масса пермских культурных работников и деятелей скучно поделилась в отношении культуроккупантов на «пассивных врагов» и «активных подпевал» - и та и другая позиция не субъектны. Прочитав последнее предложение, многие сразу же вспомнят знаменитый митинг творческих союзов против «культурной революции» - какая же тут пассивность. Но в том-то и проявилась незрелость или угасание (с какой стороны посмотреть) пермской «культурной элиты», что на «арт-вызов» московских культуртрегеров они не смогли ответить профессионально – не смогли произвести и презентовать пермскому и российскому обществу собственный «арт-ответ», а предпочли прибегнуть к языку политического протеста. Да и протест в их исполнении обернулся традиционным прошением «бедного художника» к «властителю-заступнику».

К чему я всё это? А к тому, что я и ещё пара-тройка романтиков рассчитывали, что в конфликтных перипетиях культуртрегерского вторжения, в сопротивлении синтетическому, натужному «культурному проекту» в Перми выпестуется новая культурная, творческая элита (как минимум, сформируется её костяк, плеяда новых творцов, с которыми культурная власть не сможет не считаться), которая была бы способна после бегства культуртрегеров начать свой собственный культурный поход за свою современность. По факту же только «Красный огурец» что-то такое просигнализировал, и всё.   

В итоге в Пермском крае пришло время формироваться новой культурной политике, но, похоже,  эта новая культурная политика, как и старая гельмановско-мильграмовская, обречена быть политикой сверху. Не потому, что власть такая плохая, «оторванная от народа» и т.п. а потому, что новую культурную политику внизу некому заказывать. У новой культурной политики нет социальной базы в пермской культурной среде (в широких массах её быть не может, что нормально).

***

Я, безусловно, не специалист в «культурной работе», она меня задевает лишь постольку, поскольку влияет на «социальное» и «политическое». Я дилетант, но я считаю, что когда профессиональная проблема выходит на просторы общественного интереса, именно потребитель-дилетант должен получать карт-бланш в определении путей её решения. В профессиональном споре дилетантам, безусловно, нет места. В общественном же споре по поводу профессиональной проблемы, которая стала актуальной для всего общества – только дилетантам и место.

Так или иначе, все мои последующие рассуждения и предложения ни в коем случае не претендуют на профессиональную адекватность, системность и полноту, а отражают лишь мою заинтересованность в «пермском культурном вопросе».

Новая культурная политика обречена формироваться и разворачиваться в трёх основных контекстах:

• Глобальные общероссийские тренды и проблемы в культурной отрасли (именно в отрасли - не в культуре вообще, а в том, что находится в ведении Минкульта):

o      деградация, постепенная утрата значительной части национального  культурного наследия;

o      предельное социальное неблагополучие работников культуры в государственном секторе (низкие зарплаты и т.п.) в сравнении с другими «бюджетными группами населения»;

o      связанная с «предельным неблагополучием» маргинализация, крайне низкие профессиональные и социальные качества значительной части сотрудников государственных и муниципальных культурных учреждений;

o      архаичность менеджмента и профессиональных установок, кадровый кризис в государственных и муниципальных культурных учреждениях;

o      стремительная архаизация и системная деградация многих традиционных государственных культурных институций: библиотеки, дома культуры, филармонии, творческие союзы, многие учебные заведения и так далее (полустихийная политика «сохранения стен и персонала в обмен на изменение миссии» не развернулась в полной мере, и никаких значимых результатов пока не дала);

o      слабость, неразвитость, особенно в провинции, «частного культурного сектора», неразвитость соответствующих рынков (некому сбрасывать отдельные «культурные функции» из государственного сектора, широкий аутсорсинг в культурной сфере пока проблематичен);

o      и т.д. и т.п.  

• Специфические региональные проблемы и тренды в сфере культуры, связанные с колеёй всего предыдущего развития региона. Честно скажу, таких не знаю, но, наверное, они есть (какую местную культурную проблему ни возьми - найдёшь общероссийские аналоги; Пермский край, по-моему, не настолько специфичен, как Ингушетия или Камчатка)
• Сугубо пермская, «актуальная» ситуация, порождённая «пермским культурным проектом» (о факторах, порождённых этой ситуацией ниже)

Таким образом, современная пермская культурная ситуация такова, что к обычным, многочисленным и тягостным проблемам культуры, одинаковым во всех регионах России, у нас еще добавилась и «проблема пермского культурного проекта», его «материального и нематериального наследства», с которым не всегда понятно, что делать и которое очень осложняет социальное и политическое функционирование культурной сферы. Причём, если в культурной части этого наследства есть и «хорошее», и «плохое», и никакое, то социальная и политическая часть этого наследства – сплошной негатив. То есть после свёртывания «пермского культурного проекта» ситуация в культуре для властей стала ещё хуже, чем была до вторжения: и старые проблемы остались (ни одна не была решена), и добавились новые. «Пермский культурный проект» оставил краю и некоторые преимущества, но они настолько незначительны, что не могут быть серьёзным позитивным фактором для новой культурной политики.

Правда о новой культурной политике

Во-первых, какой бы ни была новая пермская культурная политика – чуда не будет. «Политика реального культурного роста», какими бы человеческими ресурсами она ни была накачана, не может быть изолированной и самодостаточной, не связанной с экономическим, социальным и политическим ростом на территории. Культурный расцвет в нецветущем регионе – сказка для взрослых, с которой в Пермь и «понаехали» культуртрегеры. Сегодня «политика реального культурного роста», наверное, возможна в Свердловской области, по другим основаниям – в Чечне, ещё в паре-тройке регионов России, но пока, к сожалению, не у нас. Я о реальной политике, а не о политических пузырях под частные нужды. 

Говоря о «политике реального культурного роста», я имею в виду не рост числа талантов, гениев и их произведений: их численность - величина капризная и мистическая. Я о быстро наращиваемом разнообразии культурных институций и современных творческих практик, о расширенном воспроизводстве различных «культурных аудиторий», о росте «культурного потребления» и так далее.

Во-вторых, сегодня в Перми нет людей, способных и желающих взять на себя ответственность за «новую культурную политику региона». Всё опять ляжет на плечи чиновников, а с них, как известно, спрос небольшой – подневольные, усреднённые до крайности естественным отбором люди. Но поддерживать на плаву институты, а не только дерьмо, они могут. Я бы даже сказал, что они лучше всех прочих человеческих разновидностей для этого приспособлены, но только для этого.

В-третьих, региональный культурный бюджет, и так немалый в сравнении с другими регионами, не может существенно увеличиться по определению, по фундаментальным обычаям современного российского государства, да и общества, я бы сказал. А удастся ли команде Виктора Басаргина сделать то, что «принципиально не удалось» команде Олега Чиркунова – привлечь инвестиции в региональную культуру – это пока непонятно.

В-четвёртых, чтобы вытащить среднего культурного работника из нищеты и обеспечить приток перспективных кадров в культурные учреждения, нужно увеличить среднюю зарплату в отрасли, как минимум, в два раза за очень небольшое время (а не постепенно за 5 лет) – этого не будет.

В-пятых, балласт непрофильных, «не культурных» активов (библиотеки, дома культуры,  «социальная занятость» и тому подобное) с отрасли сбросить не удастся.

И ещё штук десять подобных упадочных пунктов.

В чём надежда?

Бог его знает. Надежду внушают человек 10. Ещё человек 10 я не знаю. Будет ли расти их число? Наверное, будет, вопрос в темпах.

Миссия новой культурной политики

Миссия проста - сбережение культурного наследия и перспективных инноваций, собирание ресурсов для «культурного роста».

Чуть подробнее:

Приведение отрасли в «нормативное состояние», насколько это возможно на региональном уровне.

Спасение от деградации/гибели/забвения не многих, но реально самых ценных объектов культурного наследия и самых ценных действующих культурных институций.

Поддержка тенденций, людей, сообществ и институтов, формирующих предпосылки для реального «культурного роста».

Следование этой миссии и придаст новой пермской культурной политике то самое «скромное обаяние».

Привидевшиеся стратегии

Постепенное поэтапное приведение в нормативное состояние культурной отрасли края должно происходить НА ОСНОВАНИИ ВЫДЕЛЕНИЯ ЖЁСТКИХ ПРИОРИТЕТОВ в каждой культурной подотрасли, потому что «привести в нормативное состояние» абсолютно всё - не получится: ни сейчас, никогда.

Опять же только на основе выделенных приоритетов должно происходить повышение заработной платы отдельным категориям работников культуры. Повышение заработной платы должно сопровождаться переаттестацией и существенной заменой кадров. Не вульгарно менять стариков на молодёжь, а искать людей, готовых за нормальные деньги создавать реальные «платформы  развития и многообразия» в учреждениях культуры и способных обеспечить максимально высокое, в заданных рамках, качество культурного продукта. Вообще-то таких людей очень мало, почти нет, но нужно, по крайней мере, поставить такую кадровую задачу как практическую. 

Вытащить из глубочайшего кризиса всё пермское художественное образование вряд ли получиться. Но можно попытаться добиться перелома в обучении нескольким творческим профессиям. Заодно попытаться наметить некоторую специализацию Пермского края в производстве культурных кадров – опять же наметить приоритеты и сконцентрировать на них ресурсы.

Многое из того, что делали культуртрегеры, было плохо только потому, что на бюджетную иглу они посадили то, что в мире не принято садить на эту иглу. Поэтому чем больше новому режиму удастся привлечь в регион «культурных инвестиций», тем больше будет оснований для реального «культурного роста» и тем меньше, кстати, пострадает позитивная часть «наследства пермского культурного проекта».

В условиях институционального и потому фатального несоответствия бюджетных обязательств в сфере культуры бюджетным возможностям, лица, принимающие решения, и широкая публика должны отдавать себе отчет в том, что какие-то культурные подотрасли и/или отдельные объекты придётся постепенно передавать в частные руки или на попечение местных сообществ и общественных инициатив. На уровне региона предстоит определить, что передавать, кому, в какие сроки и на каких условиях.

Безусловно, очень важно сохранить достигнутый во время культуртрегерской оккупации объем (долю) культурного бюджета в региональном бюджете. Естественно, с существенным пересмотром структуры культурного бюджета в соответствии с «новой культурной политикой».  

Поиск и выпестовывание новых пермских талантов и поддержка тех, кто уже сегодня доказал свою перспективность и высокий профессионализм. Не столько прямая поддержка, сколько создание своего рода краевой «инфраструктуры личного творческого роста» (современные технологии «рекрутинга дарований»; тьюторское сопровождение; система целевых стажировок у российских и мировых мастеров: доступная инфраструктура для проведения выставок, презентаций, концертов, спектаклей начинающими и экспериментирующими; специализированные грантовые линии; премии для молодых и начинающих и т.д. и т.п.).

Поддержание позитивного общественного настроя и жизнерадостности в подданных – одна из важнейших функций любой власти. Праздники, торжества, гулянья, фестивали - неотъемлемый атрибут и важнейший социализирующий инструмент любых человеческих сообществ. Но с пермской фестивальной истерией надо завязывать. С одной стороны, пришло время создавать в Пермском крае современный частно-государственный «фестивально-событийный кластер». С другой стороны, новому культурному руководству необходимо выработать некую меру «досуговой достаточности» и «бюджетной оптимальности» при проведении массовых развлекательных мероприятий с вложением государственных или муниципальных средств.  «Белые ночи в Перми», наверное, должны жить и процветать, но 30 дней сплошного фестиваля за госсчёт – это какое-то гос-нуворишеское жлобство, мегаломания вперемежку с шапкозакидательством. Кого и зачем закидываем? Кого закидывал Марат Гельман мегатоннами ивента – понятно. В нормальной-то жизни это зачем? Опять же, наш стиль – «скромное обаяние», а не «гудёж гламурный в кабаках». Не надо делать «Белые ночи» бледными, мелкими и сиюминутными. Надо их делать менее помпезными, не такими затянутыми, более удобными, цельными и осмысленными. Не перепутать «большой стиль» с большой кучей – это большое мастерство.  

Нужно подхватить запущенные культуртрегерами волны «художественного» обновления облика пермских городов, наведя минимально необходимый порядок с размещением в городах арт-объектов и не ограничиваясь в обновлении одним лишь совриском.

И т.д. и т.п., список не исчерпывающий.

Прямо сейчас

1.     Управленческий кризис в краевом министерстве культуры на переходном этапе от старой к новой культурной политике может быть преодолён созданием при губернаторе  Совета по культуре, который коллегиально и совместно с губернатором разрабатывает и принимает все стратегические решения для перезагрузки пермской культурной политики. Министерство культуры в этой переходной модели фактически является исполнительным органом при губернаторском Совете. Совет временный, по сути чрезвычайный, по своему составу должен быть компактным (9-11 человек) и «выверенным по интересам». Собственно говоря, такой Совет по культуре уже был в Пермском крае – при губернаторе Олеге Чиркунове, но это был неформальный совет фаворитов, определявших, чему быть, а чему не быть в пермской культуре. Сейчас речь идёт о создании легального органа из представителей основных «культурных партий» (речь идёт не просто о «представителях», а о людях, способных вырабатывать стратегию и обеспечивать следование ей).

Поскольку и команда губернатора, и «местное культурное сообщество» оказались не способными (в общем-то по объективным причинам) выдвинуть из себя нового министра культуры, вполне уместно провести открытый конкурс на замещение должности министра. При «законодательно-стратегическом органе» в виде Совета при губернаторе министр должен быть управленцем-профессионалом, не обязательно местным, но обязательно не связанным с лоббистами Мильграма-Гельмана и с просителями из пермских творческих союзов-профсоюзов.

2.     Как уже говорилось, из-за имманентного несоответствия на всех уровнях российской власти бюджетных обязательств в сфере культуры бюджетным возможностям, единственно успешной государственной политикой в таких условиях может быть только политика жестких приоритетов. Приоритеты должны быть выделены и среди «подотраслей культуры», и внутри каждой подотрасли по направлениям, видам деятельности или объектам. Приоритеты – это первое, чем должен заняться Совет при губернаторе, опираясь на предложения экспертных групп от пермских культурных подотраслей и внешних экспертов. Политика жёстких приоритетов – конфликтная, рисковая политика, но именно в сфере культуры, по понятным причинам, она не может быть критично рисковой. Именно на культуре, извините, можно отрабатывать «политику жёстких приоритетов», от которой всё равно никуда не деться и в других социальных сферах.

3.     Наследство «пермского культурного проекта» нуждается в срочной инвентаризации и обустройстве в новой жизни. Это второе, чем должен незамедлительно заняться Совет по культуре при губернаторе. «Наследство культуртрегеров» нельзя замалчивать, нельзя делать вид, что такой проблемы нет. Затянувшаяся неопределённость в позиции новых властей к оставленным культуртрегерами проектам и институциям, скорее, является показателем политической слабости нового режима, чем знаком его «мудрой  компромиссности». И пермская широкая публика, и непосредственные участники, и стейкхолдеры «революционных проектов» должны знать, на что рассчитывать впредь. Ситуация с «революционным наследством» должна быть прозрачной и предсказуемой.  В отношении каждого проекта, объекта и новой институции Совет по культуре при губернаторе должен принять четкое и ясное решение: либо сохранение и поддержание в существующем виде, либо какая-то трансформация, переосмысление с четким указанием, как и в каких целях, либо отказ от поддержки, ликвидация, передача, продажа и т.п.

Возможные то ли инструменты, то ли принципы новой культурной политики

Пермская культурная политика должна четко разграничивать, разводить  самодеятельные творческие практики, экспериментальное и «устоявшееся искусство». Это разграничение должно проходить и по мероприятиям, и по финансовым потокам, и в дискурсе. Не надо путать социальные ниши, по которым жизнь разложила различные виды творческой самореализации. Эклектика – художественный стиль, но не принцип культурной политики. Нельзя для продвижения собственных интересов дезориентировать потребителя, взвинчивая общественную цену самодеятельного и экспериментального художественного творчества. Как и нельзя делать вид, что искусство, произведённое членами творческих союзов-профсоюзов,  единственное «настоящее искусство».

Все принципиальные, программные и бюджетозатратные решения в сфере культуры должны приниматься коллегиально или с опорой на коллегиальное мнение. Соответствующие «культурные советы» должны состоять не только из профильных чиновников, культурных деятелей и экспертов, но в них должны входить и просто уважаемые в крае люди, хорошо образованные, с широким культурным кругозором. Последние должны «оптимизировать» битву бюджетных лоббистов и быть гарантами хоть какого-то согласования интересов. На всякий случай: коллегиальные органы создают лишь стратегические и институциональные рамки любой современной политики, конкретные же решения внутри этих рамок принимают соответствующие административные органы. Как известно, коллегиальность и прозрачность при принятии решений - это противовес мафиозности и клиентельности, хотя последние подчас эффективнее. Собственно, эта дилемма создаёт основное поле для политического выбора в России. Для тупых этот выбор называют «выбором между демократией и диктатурой». 

Как бы так сделать, чтобы максимально деполитизировать новую культурную политику, вывести процесс принятия решений из дихотомии «свои - чужие». После изгнания «чужих» их интересы могут стать равноположенными.

Постепенное приведение государственных обязательств в соответствие бюджетным возможностям должно сопровождаться чётким обозначением «сектора развития» в каждой культурной подотрасли. Только в «секторах развития» возможен бюджетный дефицит и прочие риски.

В рамках «новой культурной политики» большее внимание должно уделяться регулярно-деятельностному подходу. Проектный и программный менеджмент должны занять свои естественные ниши (стимулирование точек роста, запуск «прорывных направлений», эксперименты, «пилоты», венчурные сферы и инициативы, культурно-массовые мероприятия и так далее). Не должны поддерживаться культурные проекты, не создающие постоянных, воспроизводящихся «платформ для культурного роста». Но за исключением изначально экспериментальных, венчурных проектов, которым тоже должно быть уделено внимание: и культурполитическое, и бюджетное, но без фанатизма и только под мощных харизматичных акторов (местной проектной серости от культуры, «экспериментирующей» на попсовые темы и так хватало, и культуртрегеры ещё добавили)

И т.д. и т.п. Список не исчерпывающий.

Сами по себе эти инструменты и принципы очевидны и не особо затратны. Их использование зависит только от одного: политической воли начальства и гражданской воли исполнителей. Как честный человек я должен был написать об отсутствии таких воль в разделе «Правда о новой культурной политике». Но не написал…

Факторы, порождённые «пермским культурным проектом»
и значимые при формировании новой культурной политики региона

Ситуация вокруг культуры в Пермском крае неадекватно и гипертрофировано политизирована. Политические интересы при принятии культурных решений и политическая цена самих решений будут существенно искажать новую культурную политику и дополнительно сужать её и без того узкие социальные и бюджетные рамки.  

По мнению культуртрегеров, придав региональной культуре актуальные политические смыслы, они подняли её значение в крае. На самом деле, политизировав культуру как совокупность творческих и потребительских художественных практик, они «опустили» её, лишили объёма, многообразия и самоценности, нагрузили творческий акт не свойственными ему функциями. Культурное акторство в Перми стало делом суетным, бюрократическим и избыточно меркантильным.

Большинство новых институций, созданных в рамках «пермского культурного проекта» слабы и неустойчивы. Музей PERMM, Сцена-Молот и Центр дизайна так и не стали точками культурного роста для Перми (тем более для края), а окуклились, обиженно замкнулись во вмещающих компактных субкультурах. Более того, наскучив своим авторам, они, по всей видимости, отомрут и как субкультурные творческие институции. Их существование на сегодня всецело зависит от господдержки. Но государство может  поддерживать их на плаву, не более того. Выжить и стать реальными культурными флагманами они смогут, только обретя новых, горящих душой лидеров и оперевшись на какие-то местные социальные группы, немаргинальные культурные сообщества, возможно, на какие-то корпоративные силы.

Многие пермяки подсели (в самом хорошем смысле) на бюджетную «фестивальную пирамиду». Типа если «ледовый город» и «Белые ночи» в этом году будут хуже, чем в предыдущем году – разочарование для многих будет очень серьёзным и почти политическим. 

Хипстерская молодёжь подсела на бюджетный стрит-арт и официозный ивент. Социальный и казённый совриск – пермский феномен.

Известность Перми как родины «соврисковой культурной революции» не принесла в край ни одного цента, ни евроцента. Зато та же известность поместила новую пермскую власть под такую лупу общественного и политического внимания, что любые просчёты в новой культурной политике будут стократно увеличены и искажены пристрастностью внимания.

Слов нет: «Пермь – культурная столица Европы» - сильный миф. Беда в том, что российское общественное мнение так и не определилось: это миф о смешном или о серьёзном.

В Перми осталось культуртрегерское лобби – как минимум, всякие мелкие пакости гарантированы. Любые серьёзные, неординарные шаги новых властей в культуре будут по возможности дискредитироваться и даже саботироваться. Марат Гельман, Борис Мильграм и Ко в силу характеров и по мере возможностей будут дистанционно мстить Перми доступными им средствами за то, что скептики так и не были посрамлены. Помимо прочего, месть будет завуалирована под публичные «разоблачительные советы», «снисходительную дружескую критику» и прочие изыски с враждебным PR-эффектом.

«Культурное потребление» в Пермском крае в значительной степени импортно-зависимо, а «культурное производство» в значительной степени экспортно-ориентировано. Сюрреалистическая ситуация.

Явный избыток бюджетных обязательств в сфере фестивального шоу-бизнеса.

Абсолютное господство теневого неформального руководства и менеджмента в культурной отрасли и поглощающая любую рациональность «коррупция симпатий» привели к дезориентации и даже к деморализации кадров в отрасли. Долгое нахождение у культурной власти непрофессионалов разбалансировало и без того не сильный культурный госменеджмент. Набор культурными министрами знакомых расторопных и верных девушек из далёких от администрирования сфер не очень оздоровил ситуацию.

Пермское культурное пространство перенасыщено самой различной символикой «пермской культурной революции». Новой культурной политике будет очень сложно реализовываться на враждебном символическом фоне. С этим фоном придётся что-то делать. Причём, практически. Символы не надо уничтожать, их надо задвигать и подавлять другими символами.

И в заключение

Российские бюджетники - не святые страдальцы. Не все, но многие из них имеют возможность сменить работу или бороться. Если они не делают ни того, ни другого, значит, по большому счёту, их жизнь их устраивает. Работодателей добрых не бывает, тем более государственных – их надо заставлять делиться, прибылями или бюджетом – неважно.

Не дай бог, если неразумные люди поймут смену «политического режима» в пермской культуре как сигнал для замены монополии «современного» на монополию «традиционного», как возможность поменять у культурных рычагов гельмановско-мильграмовскую мафию на мафию творческих союзов-профсоюзов.

Нужно использовать «продукты» «пермского культурного проекта», но не следовать ему.

Центризм реален, когда радикален.

¹По сути эту версию формирования «пермского культурного проекта» подтвердил, только в более «красивом» для себя виде, бывший министр культуры Борис Мильграм: http://properm.ru/user/7191/blog/36584/