НОВОСТИ

09.09.16. Новый сайт ПГП на PGPALATA.RU >>

08.09.16. Павел Селуков: «Пермские котики станут жителями Европы» Подробнее >>

08.09.16. Пермяки продолжают оспаривать строительство высотки у Черняевского леса Подробнее >>

08.09.16. В Чусовом появятся 54 контейнера для сбора пластика Подробнее >>

08.09.16. Жителям Перми расскажут об управленческих технологиях и их применении в некоммерческом секторе Подробнее >>

08.09.16. Пермские общественные организации могут обновить состав Комиссии по землепользованию и застройке города Подробнее >>

07.09.16. Историческое общество намерено помочь пермяку, осуждённому за реабилитацию нацизма Подробнее >>

07.09.16. До открытия в Перми «Душевной больницы» для детей осталось чуть больше полугода Подробнее >>

06.09.16. В Перми на Парковом проспекте открылся новый общественный центр Подробнее >>

06.09.16. Павел Селуков: «Мой гепатит» Подробнее >>

Архив новостей

ПИШИТЕ НАМ

palata@pgpalata.org

Другой взгляд

Версия для печати

03 февраля 2010 г.

Вор не воин, бандит не герой

Интервью с председателем Пермской гражданской палаты, членом Общественной наблюдательной комиссии по общественному контролю за обеспечением прав человека в местах принудительного содержания и содействия лицам, находящимся в местах принудительного содержания Пермского края, Игорем Аверкиевым. Интервью опубликовано в газете «Преступление и наказание», вопросы задавала Ирина Однороб.

Игорь Валерьевич, одна из последних инициатив Гражданской палаты – реформа МВД. Как, по-вашему, надо менять милицию?

Случаи с обвиняемым во взяточничестве генералом Сюсюрой, майором Евсюковым, который устроил стрельбу в супермаркете по живым людям и многие-многие другие, в том числе и в Пермском крае, делают невозможным дальнейшее существование сегодняшней милиции.

Прежде всего, нужно радикально, на 50-60 %, сменить личный состав. Не сразу, года за два - за три, но нужно. В противном случае эти структуры нереформируемы вообще. Это все равно, что пытаться из «черной» зоны «красную» делать. Как правило, просто сменив руководство, результата не добиться. Надо менять значительную часть заключённых. Хотя сравнение, наверное, не совсем корректно – не должно быть ни «чёрных» зон, ни «красных» - должны быть нормальные зоны.

Чтобы привлечь в МВД новых людей, надо в 2-3 раза увеличить заработную плату милиционерам. Сегодня в милицию идут бедные молодые люди с городских окраин, со всеми социальными, психологическими особенностями, низким уровнем образования и т.д. При значительном повышении зарплаты можно будет обеспечить приток в милицию представителей средних слоёв населения. Дополнительные деньги найти вполне можно, поскольку у нас явное «перенаселение» милиции: на 1000 человек 13 милиционеров. А в среднем в мире - 3 полицейских на 1000 человек. Международная практика показывает, что количество преступлений зависит от качества работы оперативников, способа организации, мотивации, контроля, а не от плотности милиционеров на квадратный километр.

Персонал колоний тоже нечасто хвалят. С какой профессией вы сравнили бы работу идеального «тюремщика»?

Вы знаете, я уже лет семь только эпизодически занимаюсь проблемами заключённых и наших тюрем – ушёл в другую сферу – поэтому могу заблуждаться. Я понимаю, что сотрудникам колоний очень трудно: им нужно и о гуманности в своей работе не забывать, и потачки осужденным давать ни в коем случае нельзя. Нельзя проявлять слабость. Надо быть жестким, суровым, но при этом справедливым. Где у нас сталкиваются с этим?

…Дрессировщики в цирке?

Кстати сказать, да, наверное. Животному на арене, чтобы добиться от него подчинения, дрессировщик постоянно должен демонстрировать силу, при этом животное нельзя обижать, загонять в угол. Осужденный – человек, загнанный в угол, что, естественно, порождает агрессивность. Не в том смысле, что любой заключённый по определению бесчеловечен и жесток – это совершенно не так, а в том смысле, что в колонии очень обостряется инстинкт выживания, самосохранения. Кстати, подумалось, что читателям «Преступления и наказания» это сравнение с «дрессировщиком» и «животным» может показаться оскорбительным. Нет, ничего такого я не имел в виду. Просто, чем дольше живу, тем больше убеждаюсь в том, что в своих реакциях мы в гораздо большей степени животные, чем принято думать. Наша культура очень искусно скрывает наши вполне животные мотивы и инстинкты. Даже наш знаменитый разум, прежде всего, обслуживает эти самые инстинкты. Все знают, с какой лёгкостью в экстремальных ситуациях мы сбрасываем человеческие одежды и ведём себя как животные. Мы не лучше животных – мы сложнее.

Всё-таки, задача колонии – менять или изолировать?

Менять бесполезно, человек попадает в тюрьму уже воспитанным жизнью. Условия тюрьмы должны быть такими, чтобы личность не деформировалась в худшую сторону. Но это не значит, что там нужна куча психологов, воспитателей или священников. Они ничего не меняют. В мире предостаточно глубоко верующих сутенёров и бандитов. Меняет социальная среда, человеческое окружение. Если нормальный, некриминальный человек попадает в тюрьму (в случае ДТП, детского хулиганства, от избыточной ревности или крайней бедности), он не должен выживать в тюрьме за счет повышения собственной криминализации, приобщения к блатной культуре, нравам, ценностям преступного мира. Воспитание в тюрьме очень простое – человек должен мучаться от несвободы и тем самым больше ценить свободную и законопослушную жизнь. Но страдать он должен только от несвободы, а не от жестокостей, голода, холода, болезней. Плюс несвобода не должна портить человека. Поэтому нормальные люди в тюрьме должны жить и работать отдельно от блатных. Необходимо раздельное заключение тех, кто уже выбрал преступную жизнь (и это не обязательно только рецидивисты) и тех, кто просто оступился. Хотя, понимаю, как это трудно сделать на практике.

Все знают, что есть люди, которым уже не суждено свернуть с преступного пути: сначала такая была среда, воспитание, авторитеты, а постепенно - единственно возможный способ жизни. Даже остепенившись, занявшись легальным бизнесом, эти люди редко меняются – бандиты бандитами, только в галстуках – их тем более бесполезно воспитывать. Только изоляция, если попадутся, и всё.

Тогда освобождать условно-досрочно не за что.

Нет, есть за что. Но, конечно, не за перевоспитание в том вульгарном представлении о «примерном поведении», которое сидит в головах многих УИСовских начальников – это самообман. Сколько насильников вышло из заключения по УДО за это самое «примерное поведение» и снова взялись за своё. Условно-досрочно нужно освобождать за то, что человек смог сохраниться в тюрьме, за сбережение в себе человека. Заключённый в колонии может оступиться, набедокурить, но оставаться человеком, криминально не заражённым, нормальным, однако УДО ему не получить, просто из-за своего характера. УДО – это мера гуманизма, а у нас она превратилась в меру бюрократическую, а иногда и в волюнтаристскую. А в отношении рецидивистов с УДО, конечно, надо быть поосторожней.

А субкультуру изжить можно?

Нет, конечно. Проблема не в том, как исправить криминальный и тюремный образ жизни. Его исправлять бесполезно. Важно, чтобы он не разрастался, как раковая опухоль, за стены колонии, за социальные границы криминальных сообществ. Криминальная психология изначально не производительная, она перераспределительная. Жизненная стратегия преступника работает на то, чтобы получить средства к существованию, ничего не производя. Преступности не было бы, не будь людей с таким типом мышления. Но всегда есть энное количество людей, которые считают, что можно и нужно жить, не работая. Поэтому мы не можем искоренить преступность как таковую, а, следовательно, и блатную, криминальную субкультуру, поскольку в этом ее суть: перераспределять – мошенничать, воровать и грабить, а работают пусть лохи.

У нас экономика в значительной степени такая, какая она есть, потому что она переняла эту блатную перераспределительную культуру. Наши запасы углеводородов делают из нас людей с криминальным мышлением. Полстраны может жить, не зарабатывая, а снимая сливки с нефтяных и газовых потоков. В этом смысле мы криминализируемся все. Привыкли, что можно, не зарабатывая, иметь деньги на пенсии, на то, на сё…

В колониях повесили ящики для анонимных жалоб. Но большинство заявлений оказываются ложными. Чем это объяснить?

А кто решает, что они ложные? Кто-то готов поклясться, что данные всех официальных проверок абсолютно истинные? Конечно, никто никому не верит, и все всех используют. У правозащитников та же опасность в переписке с заключенными, что и у прокуроров - не стать жертвой обмана, манипуляции. Очень часто заключенный просто решает свои чисто бытовые и правовые проблемы – сидеть ведь никому не хочется - и делает это всеми доступными способами, в том числе и с помощью правозащитников. Ни для кого ведь не секрет, что любой тюремный конфликт можно изложить как вопиющее нарушение прав человека. При этом во многих заключённых прочно живёт убеждённость, что их все обманывают, используют, они жертвы этого режима, этой страны, этой жизни. Поэтому моральных ограничений в борьбе за свободу часто просто нет и трудно за это кого-то винить. Для многих заключённых между правозащитником и начальником колонии, по большому счёту, разницы нет. Это нужно иметь в виду. С другой стороны, нельзя думать, что от заключенных никогда правды не услышать. Познание правды зависит от мастерства и опыта конкретного правозащитника, прокурора, руководителя колонии. Конечно, проще всего вообще никому не верить - чем страдают многие в уголовно-исполнительной системе и в надзорных ведомствах, или, наоборот, верить абсолютно всему, что говорят заключённые, чем страдают некоторые правозащитники. То и другое - крайность. Многим правозащитникам, чтобы быть уверенным в своей правоте, очень важно считать своего подзащитного образцово невинной жертвой - очень хочется защищать ангелов. Но все ведь знают, что ангелы среди нас – большая редкость, хотя хороших людей очень много. Еще больше хороших и оступившихся. В основе любого произвола, как правило, лежит ещё и какая-то доля провокации со стороны жертвы. Почти всегда. Другое дело, что это ни в коем случае не оправдывает произвольщика, но лучше позволяет понять происшедшее и наметить эффективную линию защиты жертвы и наказания злодея. Нужно как-то бороться с искушением идеализировать целые социальные группы только потому, что они оказались в худшем социальном положении: будь то пенсионеры, заключённые или мигранты. Нужно защищать конкретного человека в конкретной опасной ситуации, а не любого только потому, что он стар, сидит или приехал к нам на заработки. Я, наверное, не гуманист, я просто пытаюсь быть рациональным, насколько это возможно в таких делах.

Почему места во всех правозащитных организациях края занимают одни и те же люди? Что, работать больше некому?

Да, совершенно некому. Вот, допустим, все пермские правозащитники, занимающиеся защитой прав заключённых, все вместе поедут куда-нибудь на машине (их немного) и попадут в аварию, и закончится тогда защита прав заключённых в нашем крае. Постепенно приходишь к выводу, что так и не возникло нового поколения правозащитников, которые бы так же сопереживали тюремным проблемам, как те, что пришли в это дело 10-15 лет назад. Молодые попадаются, но в виде юристов-специалистов, которым, по большому счету, все равно, где работать. Была надежда на организации, которые создаются родственниками осужденных, но они пока не могут подняться выше своих частных интересов. У конкретной матери глаза блуждают только вокруг нужд собственного сына. У наших европейских соседей всё по-другому. В западных странах весь сегодняшний актив тюрьмой озабоченных людей в значительной степени вышел из организаций родственников заключённых. Постепенно они переходили от частного интереса к общественному. Кроме того, им помогают местные сообщества. Если на территории вашего округа или графства есть тюрьма, то нельзя жить, ее не замечая. Прилично что-то по ее поводу делать: учить заключённых, помогать осваивать новые профессии, в футбол играть с ними, на худой конец… Конечно, их гуманитарность и общественная активность от большого достатка, от свободного времени и прочего. Но ведь и мы постепенно движемся в этом направлении, но как-то уж очень медленно.

Решив отказаться от смертной казни, Россия шагнула к высокому стандарту?

Я считаю, в нормальном государстве смертная казнь вполне может применяться, но универсального правила для всех государств быть не может. Я точно знаю одно, что смертная казнь может применяться только в государствах с хорошо работающим следствием и правосудием. Когда на 99% гарантировано, что невинные люди жизни лишены не будут. В условиях нашего современного государства таких гарантий нет. Так что в сегодняшней России смертная казнь для меня неприемлема. Слишком велики гуманитарные риски.

Владимир Жириновский, выступая за публичную смертную казнь, призвал казнить и судью, и следователя на случай судебной ошибки.

Это будет другая крайность. Судьи просто будут бояться выносить смертные приговоры – смертные приговоры тихо уйдут из судебной практики. Честнее тогда просто отменить смертную казнь.

Некоторые люди в пожизненных камерах отбыли 25 лет срока и могут просить о досрочном освобождении. Как вы считаете, можно их выпускать?

Когда речь идет о пожизненно заключённых людях, мы попадаем в духовное поле, запредельное для нормальной человеческой психики. Очень трудно и рискованно и, наверное, нечестно что-либо предполагать про такую ситуацию, находясь по эту сторону. Я думаю, что когда однажды пожизненник осознаёт, что «вот это всё на всю оставшуюся жизнь», в нем может произойти всё, что угодно, что-то невероятное, ломка, мощнейшее перерождение. Его сознание может быть заброшено и в любые пропасти, и в любые высоты. Я допускаю, что духовный вызов такого предельно невыносимого существования может самого закоренелого преступника переломать до святости. А если нет? Опять будем по дурацкому «примерному поведению» определять, исправился человек или нет? А, с другой стороны, как ни простить, если годы стирают всё, даже самую страшную боль? А, с другой стороны, возможно, бывают злодеи как таковые, которых ничто никогда не исправит. Человек однажды решил, что ему позволено всё - и на веки вечные он свободен от всего, даже от смерти. Согласитесь, что, как только мы объявляем, что на самом деле ваше пожизненное - это не совсем пожизненное, что есть шанс на освобождение через 25 лет – то пожизненное заключение действительно перестаёт быть пожизненным. И человек уже принимает совсем другие правила игры, а ведь пожизненным заключением заменяют смерть. В общем, как-то тягостно и неправильно мне обо всём этом говорить, хотя понимаю, что обсуждать это надо, а кому-то ещё надо и принимать решения. Не хотел бы я быть на его месте.

Комментарии

Комментариев нет