НОВОСТИ

09.09.16. Новый сайт ПГП на PGPALATA.RU >>

08.09.16. Павел Селуков: «Пермские котики станут жителями Европы» Подробнее >>

08.09.16. Пермяки продолжают оспаривать строительство высотки у Черняевского леса Подробнее >>

08.09.16. В Чусовом появятся 54 контейнера для сбора пластика Подробнее >>

08.09.16. Жителям Перми расскажут об управленческих технологиях и их применении в некоммерческом секторе Подробнее >>

08.09.16. Пермские общественные организации могут обновить состав Комиссии по землепользованию и застройке города Подробнее >>

07.09.16. Историческое общество намерено помочь пермяку, осуждённому за реабилитацию нацизма Подробнее >>

07.09.16. До открытия в Перми «Душевной больницы» для детей осталось чуть больше полугода Подробнее >>

06.09.16. В Перми на Парковом проспекте открылся новый общественный центр Подробнее >>

06.09.16. Павел Селуков: «Мой гепатит» Подробнее >>

Архив новостей

ПИШИТЕ НАМ

palata@pgpalata.org

«Молодежное движение в современной России»

Журнал «Неприкосновенный запас», №1 , /045/ 2006, С. 95 – 102 (ответы на вопросы рубрики «Молодежное движение в современной России»)

Как можно охарактеризовать современное состояние политически и социально активной молодежи в России? Что собой сегодня представляет «молодежная политика», и каким образом активность государства в этой сфере влияет на активность молодежи?

Всего за год, одним скачком молодежная политика в России – а) стала реальностью, попала в центр общественного внимания; б) относительно эмансипировалась от «большой политики» и обрела элементы собственной «повестки дня» (темы, проблемы, события, высказывания); в) расчертила самостоятельное «игровое поле» (пока без правил, призов, стабильных команд, расписания игр); г) вошла в стадию интенсивного организационного строительства; д) накопила в себе эмоциональный разряд высокого напряжения; е) наметила переход из акционистской фазы в проектную, смысловую, переговорную; ё) «искривила» пространство отношений ранее существующих молодежных организаций…

Должно пройти время, чтобы эта клокочущая среда обрела формы. Только тогда будет оправдан общий разговор о «состоянии политически и социально активной молодежи». Сейчас же более важны и интересны различия, нюансы, отталкивания. В самом разгаре процесс самоидентификации, ее сгущения в коллективных телах «подпартийных», протопартийных, гражданских, субкультурных молодежных объединений. Делается это не столько через внутренние дискуссии, сколько через публичные «презентации» (поступки, манифесты, реплики лидеров, полемика в ЖЖ) с бесконечным вглядыванием в получаемые виртуальные (медийные, социологические, экспертно-аналитические, сетевые) отражения. Однако и здесь нельзя не заметить серъезных подвижек. Если в начале 2005 года фокусом сборки идентичности было отношение к цветным революциям, Президенту, государственному курсу, политической элите и партиям, то уже к осени можно было наблюдать зачатки рефлексии (попытки нащупать собственную идеологическую нишу, исторический бэкграунд, «пантеон героев», приоритетные аудитории) и их перевод в прикладные вопросы о методах, приоритетах, границах (партнеры, союзники, оппоненты). Инициатива последовательно ускользает по «инстанциям»: от профильных комитетов и комиссий государственных и муниципальных органов – к молодежным отделениям федеральных партий – молодежным политическим коалициям, движениям и сетям – молодежным гражданским организациям и политизированным субкультурам.

Отказываясь от общего разговора, я вовсе не избегаю его. Просто не хочу, чтобы « общее » было « поверхностным ». А это, к сожалению, часто происходит. В итоге - обзорные статьи по «молодежной политике» посвящены наиболее видимой ее части (нагромождение акций, «светской жизни») и наиболее очевидным тенденциям (радикализация, «медийный уклон», театральность, зуд по социальным лифтам и т.д.). Ситуацию несколько выравнивают исследования, показывающие молодежный «политический класс» (лидеры, активисты) на фоне «обычной» молодежи. Но и они не в состоянии отразить реальный процесс. Ведь помимо «уличной политики» (как правило, это улицы Москвы) есть толща рутинной и непрезентабельной деятельности молодежных парламентов, социальных и гражданских организаций, неформальных сообществ; есть индивидуальные и групповые практики потребления политической и квази-политической информации (концертов, литературы, кино и т.д.). Словом, «джиннов» в бутылке много больше, чем написано на этикетке. Вылетели не все.

Как влияет на молодежь государство? Противоречиво. С одной стороны, анонсируются стратегические приоритеты и проекты, призванные перевести госмашину с режима контроля молодежных инициатив в режим «мягкого кураторства» (ресурсной поддержки, консалтинга, фасилитации). Будь это исполнено, в стране вырос бы слой лояльной, умеренно-критической, конкурирующей, «разной» молодежи. С другой стороны, на «молодежную госполитику» давят стратегические решения в других сферах, которые перечеркивают все анонсы. Как могут быть увязаны обещания поощрять социальную активность и явно репрессивная политика в адрес оппозиции, НПО, СМИ? Как сочетать «рыночность» и фаворитизм («Наши», «Молодая Гвардия»…)? Куда девать растущую массу «растиньяков» при сохранении нынешней экономической политики, герметизации бюрократической элиты, де-федерализации России?

Молодежная политика сегодня – при всей ее нелепости, показушности, подверженности манипуляциям – это шанс на рождение (возрождение?) политики как таковой. Младополитики - не «растущая смена». Они - начало. Второй блин.

Насколько представительны нынешние молодежные организации (и, в частности, ваша) по отношению к российской молодежи в целом? Как, почему и за чем в вашу организацию приходят новые члены?

Каждая организация в отдельности нарочито нерепрезентативна по отношению к «молодежи в целом». Причем, степень этой нерепрезентативности и ее публичное выражение – одна из самых ценных и всячески культивируемых характеристик успешной организации. Это относится ко всем, включая «Наших». Ведь главный «товар», «продаваемый» организацией и пользующийся спросом в молодежной аудитории – не просто обладание «лица необщим выраженьем» (допускающим эклектизм, перформность), но и доказательствами его элитарности. Все играют на стремлении вырваться за пределы обыденности, «стандарта». Противопоставление массе (понимаемой и как «взрослый мир», и как повседневность большинства сверстников) – непременный атрибут позиционирования. «Мы не просто особенные, мы - исключительные». Это парадоксальным образом соседствует с установкой на массовость.

Молодежное Правозащитное Движение (МПД) – это гражданская сеть, в которую входят и организации, и неформальные группы, и отдельные активисты. Мы возникли весной 1998 года, став одной из немногих НПО, имеющих истоки в России, но получивших международный статус (у нас люди из 30-ти стран). Говорю это в надежде на адекватное восприятие как минимум по двум пунктам: 1) мы не продукт «бэби бума» и политические взгляды наших активистов с российским гражданством – их частное дело; 2) мы являемся участниками политического процесса в той мере, в которой этого требует защита, продвижение, утверждение ценностей Прав и Достоинства Человека.

Чаще всего к нам приводят личные связи, образовательные программы, инфо-маяки. Самые распространенные мотивы включения в Сеть: драйв, родство ценностных установок, понимания личной миссии и образа жизни; желание быть рядом с яркими людьми, примерить на себя латы рыцаря, странствующего философа, социального архитектора; стремление получить «рычаг» (знания, технологии, опыт, поддержку) для изменения окрестной жизни. Нет ничего страшного в том, что большинство рассматривает организацию как транзитное место, попадая в которое можно измениться самому, поучаствовать в каких-либо социальных проектах и кампаниях.

Затраты сил, энергии, времени, нервов обычно «компенсируются» расширением гуманитарного горизонта и круга общения, «личностным ростом». В числе издержек – цейтноты и связанные с ними конфликты, сгорающие иллюзии (по поводу себя, общества, государства), бремя свободы, взятой явочным порядком. Участники, ушедшие из Сети, но сохраняющие с ней связь, обычно довольно мобильны, «депровинциализированы», социально успешны при выборе карьеры в «институциях нефеодального типа» (творческие профессии, бизнес). Любопытно, что в последнее время появляется все больше молодежи, мечтающей о работе full time в третьем секторе, но вынужденной искать какие-то компромиссы.

Какие вопросы находятся в фокусе внимания молодых активистов, и насколько стабильны их предпочтения? В какой мере молодые политические активисты самостоятельны в определении актуальной повестки дня, как они выбирают приоритеты своей деятельности? Какими способами они могут озвучивать собственную точку зрения в публичном пространстве, насколько слышим «голос молодежи» в современной политической жизни России?

Голос-то слышен, но он реже чем хотелось бы превращается в речь. Политические и гражданские организации – суть репродукторы, мегафоны: их задача облечь смутные томления молодого духа в тексты, выступления, целенаправленные поступки. Я бы выделил три способа подобной артикуляции. В зависимости от «организационной формы» активности обычно определяется предпочтение какого-либо из них. Первый способ – маркетинговый – опирается на соц.опросы и повестку дня большой политики, СМИ, экспертного сообщества. К нему чаще прибегают члены молодежных отделений каких-либо партий или политических движений, которые, подобно своим старшим товарищам, ищут резонанса с массами, лидерами мнений, институциями, донорами. Как следствие, тут много ситуативных высказываний, претендующих на вещание от имени большинства (студенчества, прогрессивной, патриотической, рабочей, офисной молодежи). Второй способ – миссионерский – более характерен для гражданских организаций и инициативных групп; в нем заметен больший акцент на идейных и ценностных позициях, которые отстаиваются безотносительно к конъюнктуре и в большей степени являются голосом самих активистов. Это как в регби: пусть весь мир норовит сбить тебя с толку, но ты должен продраться к заветной линии с мячом-мэссиджем. Третий – тактический – определяется шагами врагов и оппонентов; он в большей мере свойственен «контрреволюционным» организациям-проектам, задача которых заглушить альтернативные мнения, стать их «зеркалом», двойником, пародией. Этот метод не исключает игры на опережение и перехват инициативы. Достаточно сослаться на «Наших», блестяще мимикрирующих под ультра-патриотов, евразийцев, антифашистов, правозащитников, антиглобалистов.

Мне известна точка зрения, согласно которой «политическая мобилизация молодежи» заказана и находится на интеллектуально-организационном, ресурсном иждивении «центров силы» институциональной (органы власти, партии) и «внесистемной» («беглые олигархи», «иностранные экспортеры демократии») политики. В ее пользу свидетельствует статистика (3-5% от общего числа молодежи являются членами каких-либо объединений; около 30% голосующих и др.). Событийный анализ также создает впечатление, что младополитики оттеснены на вторые роли: роли «выхлопной трубы» для вброса заведомо нереспектабельных, тестовых, маргинальных идей, очерчивающих границы легальной политики (полюса революции/контрреволюции), роли мобильных агитбригад в избирательных кампаниях, массовки на спецмероприятиях, «тарана» инфо-блокады, «кузницы кадров». Мол, «от себя» в них только антураж вроде масок оранжевых / коричневых / красных / триколорных «гуннов».

Не буду спорить. Лучше эскизно обозначу «автономные территории» и функциональную специфику «молодежной политики». Первое – она четко «заточена» под задачи расширения социальной базы различных политических сил (главным образом – речь идет о мобилизации молодежного электората) и живет в режиме «стратегический инвестиций», а не «менеджмента активов». Второе – ее «политизм» не в борьбе за законодательную и исполнительную власть, а за позиции внутри неполитических социальных институтов (университеты, издательства, масс медиа и др.), за визуальное и речевое доминирование в публичном пространстве (акции, граффитти, постеры, листовки, блоги etc .). Третье – она центробежна, то есть – ориентирована на лепку своего социального тела (организации с ее иерархией, структурой управления, внутренними дискуссиями, нормами, имиджевым экс- и интерьером) как зримого воплощения той желательной модели будущего, которое молодежь мечтает приблизить. Четвертое – участившиеся случаи выяснения отношений по «горизонтали» (переговоры, дебаты, драки, информационные войны, стыки в ЖЖ) указывают на образование собственного «поля»: конфигурации сил, «позиционных карт», допустимых методов, идейной экипировки. Пятое – уже летом 2005 года, когда «бойцы» ушли «на учебу» и «залечивание ран», то самой популярной темой был переход из оперативного режима в стадию локальных, долгосрочных, синхронизированных проектов и программ. Всех достал творческий хаос, лозунговая прямота, тусовка и вопрос «кто кому Рабинович?».

В чем суть изменений в молодежном движении и государственной молодежной политике, произошедших с конца 2004 года? Некоторые говорят о прямой связи между активностью российских молодежных организаций и украинскими событиями, другие считают активизацию протестного молодежного движения естественной реакцией на ситуацию в России. Каково реальное значение данных процессов?

Сложно об этом коротко. Разве что метафорами.

Вне сомнения – «молодежная политика» в числе приоритетов Кремля. Об этом, помимо цифр бюджета, объема эфирного времени и газетных полос, говорит личный контроль со стороны высших должностных лиц, их графики работы, аппетиты наемных политтехнологов, наводящих глянец на запылившиеся комитеты по делам молодежи и увлеченно «умножающих сущности» (Общественная Палата, ГОНГО). Стратегия – объединяй и корми «наших», разделяй и выбивай табуретки из-под «чужих», изолируй «буйных». «Пряники» стали слаще, сытнее, толще; «кнут» беспощаднее. Сверхзадача – канализировать молодежную энергию, направить ее на стройки суверенной демократии или, на худой конец, запереть в «хатах с краю» (маргинализировать или дать громоотвод в виде профессиональных карьер). К сожалению, призрак цветных революций делает государство не особенно разборчивым в средствах и ориентациях. Одно из самых сомнительных приобретений - потакание радикальным группировкам (националисты, фанаты) плюс ставка на манипуляцию карьеристами. И тем, и другим придется платить.

Тревожно, что на полюсах спектра молодежной политики оказались наиболее массовые организации: «Наши» и НБП. И тех, и других, по факту, создала власть: первых – через прямую опеку, вторых – через репрессии. Никакие компромиссы тут уже невозможны.

Другая опасная тенденция – резкое смещение активности (и «оппозиции», и «власти») за пределы действующей политической системы. Понятно, что имиджевый «апгрейд» подпартийных молодежных отделений, развитие молодежного парламентаризма, кадровое обновление партий, допуск новичков на региональные выборы, строительство площадок для легальной гражданской политики и лоббизма не решит проблему тотального недоверия « generation П» к политический сфере, не разбудит в них граждан. Однако столь же сомнительно, что эту функцию смогут выполнить многочисленные сетевые политизированные структуры («Оборона», «Пора», «Мы», «Да», Молодежный Левый Фронт, СКМ, АКМ, «Наши», Евразийский Союз Молодежи, Россия молодая, Всероссийская Лига Альтерглобалистов) и шоу-труппы, специализирующиеся на монтаже политических спектаклей и медиа-эффектах («Красный блицкриг», «Стоп-кран» и др.). В здоровой демократии нет необходимости создавать «потешные полки». Щедрая порция внимания и ожиданий, выданных этим объединениям – сигнал общего неблагополучия механизмов «политической социализации молодежи». Известно же, что первичные паттерны – на всю жизнь.

И еще один наметившийся тренд: сербско-грузино-украинские ветры помноженные на топорные операции по их поимке (Общественная Палата, «Закон об НПО», кампания по дискредитации ведущих правозащитных организаций, препятствия в проведении законных публичных мероприятий и др.) неизбежно ведут к политизации «третьего сектора». Это стимулирует развитие инфраструктуры публичной (непарламентской) политики. Надеюсь, у властей хватит ума, чтобы обойтись без очередной «охоты на ведьм» и не загонять людей в подполье.

Как вы видите свою роль в политической жизни России? Точнее: в чем будет заключаться ваше участие в принятии политических решений или влияние на принимающих эти решения в случае, если вам будет предоставлена возможность такого участия? Как вы собираетесь добиться такой возможности? Считаете ли вы себя и членов своей организации достаточно опытными и осведомленными, чтобы стать ответственными политическими деятелями?

Наши компетенции, цели, текущие проекты в другой области. Нас больше волнует алхимия превращения социальных роботов в граждан, населения – в общество. До сих пор участие МПД в политике заключалось в продвижении некоторых законодательных идей (кампания по правам студентов и альтернативной гражданской службе, лоббирование закона об отмене смертной казни и др.), мониторинге и контроле за соблюдением «правил игры» (кампании по избирательным правам, «депутат на службе обществу», «закон и ответственность – для правоохранительных органов», против пыток и др.), обучении молодежи техникам эффективного взаимодействия с властью (ведомствами, муниципалитетами, милицией и др.). Гуманитарные проекты по противодействию расизму, ксенофобии, насилию, дискриминации, кампанию «Анти - Сталин», акцию «Студентам Грозного», экологические инициативы, образовательные программы по менеджменту НПО, общественным коммуникациям, гендерному равенству и т.п., мы политическими не считаем. Как и наши коллеги, мы бы мечтали сделать признание приоритетности Прав и Достоинства Человека условием, соблюдая которое партии получают право на участие в выборах.

При желании любой из опытных активистов МПД может делать политическую карьеру. Помимо Сети. У меня лично такого желания не возникало.

Каковы наиболее вероятные пути дальнейшего развития социально-политических молодежных организаций и политики в этой области? Какие институции будут, по Вашему мнению, наиболее активны в ближайшее время?

Наиболее активными будут все те же. Многие организации «шиты на вырост», а их лидерам придется отрабатывать амбиции. Быстрее всего выдохнутся объединения, привязанные к электоральному циклу. Их будут менять как перчатки.

Заметные изменения произойдут в стане оппозиции. Ресурсный голод и гонения отпугнут карьеристов, но на росте популярности это не скажется. В столице и регионах будет расти число неформальных групп «анонимного политического действия». Будет расти спрос на альтернативную, социально-ангажированную культуру, продукцию издательств типа «Ультра-культура», «Фаланстер» и др. Судя по всему, власть сохранит привычку оценивать участие в молодежной политике по армейской схеме «год за два» (я имею ввиду сроки) и это приведет к окончательному уходу в тень (де-институциализации) всяческого инакомыслия. Дай Бог, чтобы продержались цены на нефть: это дает какую-то гарантию, что офисная и университетская молодежь, страдая аллергией на телевизор и находя отдушину в цинизме, не станет рисковать перспективами.

Как ни крути, но большая часть России стала консумистским обществом, поэтому и политическая мобилизация будет происходить через политизацию потребления. Это невозможно проконтролировать.

Представители молодежных движений, принявших участие в смене политического режима в Югославии, Грузии и Украине, впоследствии оказались на обочине политической жизни. Готовы ли вы повторить их путь, и если нет, как вы собираетесь избежать этого?

Постановка вопроса a priori предполагает, что у лидеров или активистов молодежных движений, возглавивших кампании гражданского неповиновения, были политические амбиции. Это спорно. Те, кто хотел конвертировать свою репутацию активиста в статус чиновника, депутата или партийного деятеля имели все возможности это сделать: цветные революции «откупорили» каналы вертикальной мобильности, расширили спектр конкуренции, удешевили цену входа на политический рынок. После победы ни у кого нет нужды «маскировать» свою идеологическую ангажированность через какую-либо замещающую деятельность (синдикализм, гражданский активизм и др.). То, что на базе «Отпора», «Кхмары» и «Поры» не были созданы новые политические партии, на мой взгляд, лишний раз доказывает их гражданское, а не политическое происхождение.

Наша активность в России многими интерпретируется как «недополитика», «маргинальная политика», «политика неполитическими средствами». Мы устали возражать. То, что для кого-то «обочина», для нас - центр реальных проблем. Ни о какой модернизации страны не приходится говорить без развития системы гражданских связей, интериоризированных законов, гарантий защищенности частной и публичной сферы от вторжения государства. Большая часть российской политики фантомна, поскольку за ней не стоят артикулированные общественные интересы.