Из статьи "Другое хорошее отношение к правам человека"
И.В. Аверкиева

"Мало сказать, что права человека - это моральные права, моральные нормы. Надо принять, что права человека действуют, прежде всего, как моральные нормы…"

"…Права человека как любые другие моральные нормы основываются на общественных конвенциях, но права человека - особые моральные нормы. Права человека закладывают моральные возможности для защиты человеческого в человеке ("человеческого достоинства личности") от унижающего, обесчеловечивающего воздействия социальной среды. "Естественные права человека", апеллируя к власти и сообществу, создают для члена сообщества моральные возможности "жить по-человечески" в рамках конкретно-исторических представлений о человеке и достойной человека жизни.

Если нормы традиционной морали призваны защищать человека от произвола другого такого же человека ("не убей", "не прелюбодействуй", "не укради" и др.), то права человека защищают человека от произвола особенного человека - "человека власти" ("не пытай", "не лишай слова", "не лишай свободы" и др.). Права человека - это "второе издание десяти заповедей" для отношений, основанных на "господстве-подчинении". Поэтому на права человека всегда ложится тень некоторой политичности, но это всего лишь тень и тень не от прав человека.

Если нормы традиционной морали защищают "равного" от "равного" - человека от человека, то права человека защищают изначально "слабого" - "простого человека" от изначально "сильного" - "человека власти". Права человека как бы посягают на объективное неравенство людей (лидеры - нелидеры, управляющие - управляемые, эксплуататоры - эксплуатируемые и т.п.) и пытаются посредством специфического морального инструментария уравнять "слабого" человека и "сильную" власть. Но, во-первых, уравнивание это происходит исключительно в сфере морали, а, во-вторых, в очень узком, но в самом критичном (и с точки зрения личного выживания, и с точки зрения выживания сообщества) секторе отношений человека и власти - в секторе произвола. Произвола как ЗЛОупотребления властью…"

"…Задача присоединения к правозащитным конвенциям представителей власти у всех племен и народов решается через идею РАВЕНСТВА. Во всех культурах, цивилизациях, сообществах, живущих, а нередко и процветающих в социально-экономическом неравенстве, существуют представления, обосновывающие моральное равенство "простого человека" и "человека власти". В любом уголке планеты, когда "маленький человек", столкнувшись с произволом "большого человека", пытается остановить произвол, переубедить произвольщика, он прибегает к одному и тому же аргументу: "мы с тобой одной крови - ты и я"! (мы одной веры, мы одной нации, мы граждане, мы коммунисты, у нас общий предок росомаха и т.д. и т.п.). По сути, это равенство в ключевой идентичности, в том, что определяет в данных обстоятельствах данное сообщество как "мы". Вопль "правосла-а-а-вные-е-е!!!", призыв "да будь же ты человеком!", увещевание "мы же русские люди!" - все отсюда. В правах человека существует скрытый призыв к власти о солидарности с "простым человеком".

Источником этого "равенства в достоинстве" всегда выступает нечто сверхценное, великое, трансцендентное - бог, мифические и великие общие предки, великая нация с великой историей, великая идеология, великий вождь (в рамках послевоенного "западного проекта прав человека" в качестве "трансцендентного источника" прав человека миру была предложена ООН). Только такие "авторитеты" могут быть основанием морального единства и равенства изначально неравных: "простого человека" и "человека власти". Предполагается, что величие бога, "матери природы", героических предков отражается в каждом их подопечном. Трансцендентное начало, какую бы форму оно ни принимало, во всех религиях, преданиях, катехизисах делится собою со своими приверженцами, то есть наделяет их частицей себя. У европейских народов эта частица называется ДОСТОИНСТВОМ (достоинство гражданина Рима, христианина, белого человека, британца и т.д.) и, по-видимому, имеет аналоги в других языках. Достоинство принадлежит всем чадам, последователям, приверженцам, гражданам, людям - всем членам сообщества…"

"…Так вышло, что у вида Homo sapiens биологический естественный отбор постепенно замещается (или уже замещен) социальным естественным отбором. Если у всех остальных видов живых существ базой естественного отбора (приспособления к изменяющимся условиям внешней среды) являются случайные генетические мутации, то у вида Homo sapiens базой естественного отбора являются случайные "социальные мутации". "Социальные мутации" - это и есть те "внесистемные" социальные, духовные и технологические инновации, которые производят инакомыслящие, инакоделающие, инакоживущие. Чем бережливее сообщество к своим инакомыслящим, тем больше у сообщества шансов выжить в борьбе, в соревновании с природой и другими сообществами. Что, собственно, и доказала западная цивилизация с ее беспрецедентными практиками терпимости в XVII-XX веках.

Много тысячелетий назад общественные конвенции в защиту инаковых открыли второе дыхание эволюции Homo sapiens. Естественный биологический отбор оказался слишком медлительным и тесным для этого странного вида с нециклической сексуальностью и способностью к рефлексии. Сегодня практики терпимости достигли своего апогея, по крайней мере, в части человеческих сообществ.

Неслучайно в наиболее развитом виде общественные конвенции в защиту инаковых сформировались в XX веке в индустриальных и постиндустриальных западных обществах. В последние 100-150 лет научно-технический прогресс и либеральная демократия практически свели на нет рудименты естественной селекции в местных популяциях вида Homo sapiens. Даже война перестала играть роль эволюционного механизма, поскольку военные технологии ХХ века уничтожали не наименее пригодных для жизни в эпоху модерна, а любых или даже лучших (как известно, одаренные невротические личности на фронтах Первой и Второй мировых войн погибали первыми и почти всегда).

После геноцидных ужасов Реформации и Тридцатилетней войны практики терпимости предстали в Европе как естественная гигиеническая мера в условиях господства пожирающих друг друга религиозных и прочих идентичностей. Общественные конвенции внутриевропейской религиозной терпимости постепенно распространялись на иные сферы жизни и вкупе с другими полезными для Европы факторами обеспечили ей сверхразвитие и процветание на ближайшие 300 лет.

В результате в ХХ веке всесилие медицины, продовольственное благополучие и гуманность либерально-демократического устройства обеспечили выживание и самореализацию практически любым представителям человечества, по рождению или по собственной прихоти, попадавшим внутрь западных сообществ. Получившееся в итоге этно-био-медико-социально-культурное человеческое сверхразнообразие для неразрушительного сосуществования нуждалось в оформлении, институциализации. Во второй половине ХХ века как ответ на этот вызов стали формироваться беспрецедентные по своей изощренности плюралистические практики и поддерживающие их общественные конвенции. Политкорректность и мультикультурализм сформулировали соответствующую систему ценностей…"

"…Мастерство правозащитника заключается в навыке отличать представления конкретного человека (группы, организации) о правах человека от общественных конвенций о правах человека.

Главное - это умение понять, насколько ваши представления о правах человека совпадают с уже существующими в обществе "правочеловечными" общественными конвенциями, то есть, насколько "ваши права человека" общеприняты, естественны в обществе. Мастерство правозащитника заключается в четком, осознанном соотнесении избираемых стратегий и тактик с уровнем конвенциональности отстаиваемого права. Правозащитная деятельность в отношении конвенциональных прав кардинально отличается от правозащитной деятельности в отношении неконвенциональных прав…".

"…Очень важно чувствовать вектор конвенционального народного творчества. Если вы чувствуете, что у ваших прав человека есть шанс обрести под собой адекватные общественные конвенции, если вы поняли, что общество движется в их направлении, то ваша задача стать катализатором и оформителем этого движения. Мастерство правозащитника будет заключаться в умении продвинуть важное для него право среди простых, обыденных людей, заинтересовать в нем: чтобы в идеологеме и слогане продвигаемого права люди увидели высшую справедливость, которую чувствовали, но не могли выразить. Мастерство будет заключаться в умении модифицировать голую дефиницию права человека в конкретную и актуальную для сообщества моральную форму из живых слов и ясного содержания (современные российские правозащитники, как правило, формулируют права человека на тоскливом языке юридических норм). С одной стороны, это предполагает мастерство просветителя и пиарщика, с другой стороны, не обойтись без искреннего подвижничества, бескомпромиссного служения, личного примера, может быть, и подвига. Новые общественные конвенции формируются только в очень напряженном, энергоемком социальном поле.

Кстати, о подвиге. Подвиг - это принятый на себя экзистенциальный риск[1] во имя общественного блага. Человек может смертельно рисковать, подвергать немыслимым перегрузкам духовные и физиологические основы своей жизни, но, если то, во имя чего он все это делает, не воспринимается обществом как общественное благо, - его риски, жертвы и сверхдостижения останутся сугубо личным или корпоративным делом. Этого, безусловно, достаточно для личных счетов с небом, но недостаточно для прорыва в гражданской миссии. Подвиг - это, к сожалению, предельный поступок на популярную тему. Я к тому, что, если хочешь выиграть войну за новые общественные конвенции, - без предельных, но адекватных миссии и общественным ожиданиям поступков не обойтись…"

"…Возьмем самый трудный пример. Считается, что в современных западных странах взаимоотношения между людьми приобрели некое принципиально новое качество - почти полное равноправие, стоит только стать гражданином. Граждане западных стран, конечно, по-прежнему не равны в богатстве, уме, способностях, но, по крайней мере, равны в правах. В этих странах человеческое достоинство у всех людей одинаковое. Каждый человек там - полноправный человек, то есть официально признанный полноценным. Считается, что в этих странах равенство в достоинстве, равенство в правах стало реальностью. Существуют, конечно, эксцессы, аномалии, но они не системны.

Однако любой непредвзятый наблюдатель подтвердит, что реальный набор добровольно соблюдаемых прав в этих странах у белых больше, чем у цветных, у богатых больше, чем у бедных, не говоря уже о серьезных различиях между гражданами и негражданами. Нелегалы в Европе и Америке не менее бесправны, чем в России и более бесправны, чем, например, в Бирме (где нелегалов почти не замечают).

Неравенство в провозглашенных правах часто лежит на поверхности западного быта, но особенно бросается в глаза в полицейских участках, в судах, в политике. Задерживая цветного или бедного, ведя расследование, полицейский позволит себе гораздо больше вольностей, чем если бы имел дело с белым или богатым. В американских судах, как и в российских, бедному выиграть дело труднее, чем богатому в таких же обстоятельствах. Восточные немцы честно и на виду у всего мира пытаются догнать в реальных правах западных немцев. Негру еще долго не стать президентом США, а арабу - президентом Франции, не говоря уже о гомосексуалистах. А когда все-таки придет их время становиться президентами, их нишу "недопущенных" займут другие категории "неполных людей" (кто тогда ими будут: славяне, хаббардисты, исламисты, клоны или, наоборот: христиане, англосаксы, "натуральные люди"?). Возможно, когда-нибудь католик станет премьер-министром Великобритании, но табу появится для кого-то другого - не может быть, чтобы не было "чужих".

Под внимательным взглядом, распространенные в западных странах практики терпимости и политкорректности предстают как феномен почти исключительно публичной жизни. В пространстве частной жизни "западный человек" в своем отношении к "чужим", "инаковым" мало чем отличается от любого незападного человека.

Все это не умаляет великих гуманитарных достижений западной цивилизации. В послевоенном североатлантическом мире гуманитарное право и традиции терпимости загнали естественную ксенофобию и социальную ненависть в "подполье подсознания". На несколько десятилетий западные общества избавили себя от массового, привычного для человечества насилия и радикальной дискриминации на почве "социальной и национальной вражды". Но ничего не бывает раз и навсегда, особенно, когда речь идет о морали и справедливости. Ксенофобию нельзя вытравить из психики человека, в благополучном обществе ее можно выдавить из социальной практики, сведя к минимуму насилие на ксенофобской почве. Но все до поры до времени.

Еще недавно казалось: еще один виток политкорректности, и в западном мире идеал правового равноправия совпадет с реалом. Но после зверства "11 сентября" в западном "социальном большинстве" стремительно набирают формальную и неформальную "неполноправность" арабы и мусульмане. К сожалению, нам еще предстоит быть свидетелями того, как страх перед терроризмом и новыми волнами очередного великого переселения народов сомнет, сведет на нет великие традиции европейской толерантности. На кону будут более серьезные вещи, чем демократия и "ООНовские права человека", на кону будет культурное и жизненное пространство европейцев.

ГУМАНИТАРНЫЕ ПОБОЧНЫЕ ЭФФЕКТЫ ОТ РОСТА БЛАГОСОСТОЯНИЯ И БЛАГОПОЛУЧИЯ В СТРАНАХ ЗАПАДА МЫ СПУТАЛИ С МОРАЛЬНЫМ ПРОГРЕССОМ, С РАЗРУШЕНИЕМ СОЦИАЛЬНЫХ И ЭТНОКУЛЬТУРНЫХ ГРАНИЦ И ИЕРАРХИЙ".

"…Защищая права человека тех, кто внутри "социального большинства", от тех, кто внутри него же (от власти), правозащитники не забывают и о тех, кто снаружи. "Правозащитники по службе" и "правозащитники по совести" ("люди доброй воли") - единственные из тех, кто, находясь внутри "социального большинства", всегда помнит и заботится о тех, кто находится снаружи: о вытесненных за пределы полноправия или недопущенных в эти пределы меньшинствах. Правозащитники заботятся о том, чтобы снаружи "социального большинства" всегда было как можно меньше людей, а внутри как можно больше, в идеале - все. Правозащитники заботятся о том, чтобы никто не выдавливался, не выселялся за границы "социального большинства". Правозащитники хотят, чтобы "социум" находил в себе силы для всех, кто в нем оказался, и для всех, кто стремится в него попасть.

ВЕЛИКАЯ ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ МИССИЯ ПРАВОЗАЩИТНИКОВ - ЗАБОТА О ГУМАНИТАРНОМ ЕДИНСТВЕ ВИДА HOMO SAPIENS. Правозащитники отвечают за максимум возможной терпимости и гуманности в отношениях между "социальным большинством" и вытесненными или недопущенными меньшинствами. Если правозащитники (все "люди доброй воли" - их так мало) не исполняют этой миссии или исполняют ее плохо - максимум возможной гуманности всегда будет оптимумом или даже минимумом. Миссия эта идеалистична, но если она не исполняется - общество погружается в хаос.

ЧТОБЫ ОСУЩЕСТВЛЯТЬ ЭТУ СВОЮ МИССИЮ, ПРАВОЗАЩИТНИКИ ДОЛЖНЫ ПОЛЬЗОВАТЬСЯ АВТОРИТЕТОМ В "СОЦИАЛЬНОМ БОЛЬШИНСТВЕ". В этом парадокс правозащитной миссии: защищая права меньшинств от агрессивного безразличия "социального большинства" и опирающегося на него произвола власти, рассчитывать приходится на добрую волю того же "социального большинства"."

Полный вариант статьи "Другое хорошее отношение к правам человека" будет размещен на сайте 1 марта.

Игорь Валерьевич Аверкиев - эксперт исследовательского проекта "Будущее прав человека в России", председатель Пермской гражданской палаты