А.А. Марченков

Правозащитный карасс в ювенильном море

(эссе о молодежных практиках, близких идеологии прав и достоинства человека)

V. ПРИЗЫВНИКИ И ПРИЗЫВНЫЕ ПУНКТЫ

Самый очевидный, напрашивающийся ответ на серию предыдущих вопросов: "космонавты", "растиньяки", "бумеры", "ушельцы" - это те, кто не прошел "воспитательный карантин", кто был отбракован конвейером, бесперебойно производящем "нормальную", успешно социализованную молодежь. Последняя же, несмотря на количественное большинство и привилегию носить титул "цветов жизни", лишена стимулов к кооперированию по возрастной горизонтали. Она равномерно и бесконфликтно рассасывается по имеющимся ячейкам социального пространства и посему не заметна как слой с какими-то специфическими интересами, проблемами, отношениями.[22] Хлесткая кличка-диагноз, данная Гертрудой Стайн современникам, взрослевшим в период между двумя мировыми войнами - generation perdue, "потерянное поколение" - это что-то вроде "масла масляного". Коль уж зашла речь о поколении, то всякий раз это - "лишние молодые люди", их "общественные течения", то, как они справляются со своей заброшенностью и ментальными вывихами. "Отбракованность", "отчуждение" - не их вина и не только их "головная боль", "поскольку общество "закрыто", недифференцировано, продвижение в нем контролируется с предельной жестокостью, невзирая на объем "социального брака", то зачатки, стимулы движения в обществе принимают вид разрыва, раскола либо осознаются таким образом, что и фиксируется в виде "проблемы поколения".[23]

Подобное видение хорошо тем, что оно "пеленгует" и описывает массу молодежных состояний, самочувствий, практик в максимально широком контексте - социальном, экономическом, политическом, историческом, но при этом избегает гипостазирования образа поколения, то есть приписывания ему каких-либо врожденных, субстанциональных качеств. Оно подчеркивает ситуативность "поколенческого спазма" и не позволяет заочно, гуртом, записывать "биологическую молодежь" на роль "пролетария современности" и "нового революционного класса", как это делали некоторые из идеологов 1968 года (Маркузе, Сартр, Ги Дебор, Ванегейм) и их наследники, как это делает сейчас Эдуард Лимонов[24] и прочие "ловцы пассионарных человеков". Нет таких исторических ситуаций, из которых автоматически, как вода из крана, вытекает какой-либо тип поведения. И "особая онтология" нынешних 17-30-летних, обусловленная распространением Интернет, мобильников, SMS, блогосферы, iPod, Skipe и прочих технологических новшеств - еще не гарантия того, что ее "форма (тип) социальной связи и фокус символической солидарности"[25] будут чем-то радикально отличаться от опыта предшественников. Поколение - это общность проблем, а не реакций или способов их разрешения.

Все, вроде, стройно в этой трактовке. Все на месте. "Напряжения в системах мобильности и признания, указывающие на институциональные и гратификационные дефициты общества".[26] Высокий уровень внутренней конфликтности, беспокойства, внушаемости, страха. "Поломанные лифты". Сожженные кнопки верхних этажей. Проблемы лидерства, признания, преемственности. Недостаток опыта позитивной социальности. Ржа тотального недоверия и девальвация смысла каких-либо усилий.

Чтобы картина была законченной, не хватает одного-единственного, завершающего паззл, элемента. Ведь логично предположить, что фрустрированное, неудовлетворенное, погоняемое как пегий мул поколение рано или поздно примется решать свои проблемы или, на худой конец, захочет дать сдачи, выплеснуть эмоции и т.п.? Не все ж ему утираться, изловчаться в прогибах позвоночника, заниматься слаломом, огибая тысячи красных флажков на трассах своих биографий. Должны же быть хоть какие-то порывы собраться, поговорить, попытаться изменить свое положение? То есть - исходя из чисто теоретических раскладок, мы были бы вправе ожидать перехода наиболее задетой, "униженной и оскорбленной", думающей части молодежи из "объектного" в "субъектное" (активное, волевое, вербализованное) и "коллективно-субъектное" (организованное, кооперированное) состояние.

Однако с гражданской активностью молодых происходят странные вещи: либо серьезность поколенческих проблем сильно преувеличена, либо "системы общественного дозора" (СМИ, социологические службы и др.) слишком несовершенны, чтобы зафиксировать "формы" и "точки", в которых "набухает молодежный протест", либо недовольство еще не нашло адекватных способов выражения, либо… Факт остается фактом: протестная (отрицание) и социал-конструкторская (утверждение) энергия молодежи "датчиков" не зашкаливает и послушно течет в русле "рекреационных" (воспроизводящих) социальных практик.

Вдвойне удивительно молодежное молчание и уход в несознанку на фоне стыдливо-сумасшедшего спроса на "поколение". В потоке песен протеста, артистических манифестов, аналитических записок, рекламных роликов, речей политиков и публицистической эссеистики слово "поколение" встречается с симптоматической частотой. Гораздо чаще, чем, к примеру, на молодежных форумах, в чатах, повседневном общении. Такое впечатление, будто в обществе (или - в тех, кто пишет и публично говорит) есть жгучее желание вручить кому-либо аванс на лепку "поколения" и его магическое выкликание из бездны истории. Словно Система задыхается в себе, в своих путаных противоречиях и исподволь заманивает в себя внесистемного игрока, заранее соглашаясь на неизбежные издержки, связанные с его гуннскими повадками и натурой. Это ощущение усиливается от созерцания ожесточенных схваток (как информационных, так и "на кулаках"), вспыхивающих между политическими и субкультурными группировками молодежи.

Зов времени услышан. Начата борьба за символическую апроприацию образа поколения, права говорить от его имени, выражать его скрытые чаяния.[27] Число вовлеченных в эту интригу относительно невелико, но медиатически очень активно. Серии статей, интервью, обзоров, посвященных молодежной политике, волнами накатывают на Интернет и печатные СМИ, не достигая, впрочем, самой влиятельной, конструирующей массовые образы реальности, сцены - ТВ. Политизированная, граждански и социально активная молодежь, как правило, не видна. Ее голоса (поступки, жесты, слова) практически никогда не идут прямой речью и представлены либо в статусе анонимного хора (данные социологических исследований, скандирующая толпа, пассивные слушатели лидерских выступлений), либо в виде реплик лидеров молодежных движений и организаций,[28] либо - что чаще - в форме публицистических или экспертных интерпретаций (которые ни доказать, ни опровергнуть).

Под молодежный протест, буде таковой случится, упредительно выстроена солидная, превышающая размеры разумного, инфраструктура. Учтены пожелания бунтарей разных формаций. Созерцая воздвигнутые бастионы, окопы и "малоземельные" плацдармы нет-нет да приходит на ум, что ранее описанные имиджи и социальные практики - "космонавты", "растиньяки", "бумеры" и ушельцы" - не только и не столько отражение неких бессознательных стилевых ориентаций российской молодежи; они - сложносочиненные продукты медиа-излучения различных "призывных пунктов", построенных конкурирующими между собой элитами или, точнее, различными порождающими средами.[29] В каждом из таких пунктов ведется непрерывный набор новобранцев. Есть площадки для встреч, тренировок, спайки групповой идентичности, целеполагания.

Не стану утомлять досужими рассуждениями о том, кому и зачем это нужно. Тема, спору нет, интригующая, просвеченная вдоль и поперек разнолагерными полит-конспирологами. Только нас она уведет слишком далеко в сторону. В данный момент ограничимся экспресс-обзором тех социальных форм, которые доказали свою эффективность как резервуары для селекции, сбора и мобилизации выделенных мною типажей с повышенным уровнем тестостерона.

Растиньяк-орг

С точки зрения затраченных ресурсов, количества занятых, доли присутствия в медийной и публичной сфере, самыми громкими "призывными пунктами" молодежи последнего времени были мега-проекты "Новая цивилизация" (New Land, Ньюландия) и "Наши". Оба они позиционировались как эдакие "трансформаторные будки" для преобразования витальной энергии поколения в некий осмысленный и синхронизированный порядок действий, жестов, квалификаций, навыков социального поведения. На "выходе" планировалось получить когорту молодых управленцев нового типа, поколение, которому "правильно инсталлированы мозги",[30] которое отличается историческим оптимизмом и вкусом к выполнению команды "равняйсь". Попадание в проект подавалось как большая удача. Оно в одночасье переводило участников в разряд подростковых и молодежных лидеров, людей с обоснованными карьерными амбициями. Тень высокого покровительства и разовые контакты с VIP-ами придавали уверенность в завтрашнем дне, в личной востребованности, адекватности. Потребность в признании удовлетворялась ритуалами сплочения и солидарности, движением по иерархической лестнице организации, получением знаков отличия и материальных поощрений в виде подарков, бесплатных походов в дансинги и кинотеатры, участия в летних лагерях и турпоездках.

Немудрено, что возможность получить халявные инвестиции в личностный рост, развитие лидерских качеств, накопление социального (престижные знакомства, связи в среде сверстников, менеджерские навыки) и символического (известность, дефицитные знания) капитала привлекала (а в случае с "Нашими" влечет по сей день) в первую очередь "растиньяков". Этим объясняется поразительное, даже чисто визуальное сходство ребят, попавших в радиус действия "Новой цивилизации" и "Наших". Не секрет, что скаутские технологии первых (методики вовлечения, тимбилдинга, обучающих политико-экономических игр и др.) были тщательным образом изучены создателями "Наших" и копированы (с поправкой на цели) практически один в один.[31] Из заметных отличий - отношение к конкуренции (соревнованию): "новый растиньяк" не хочет, чтобы над ним или его оппонентом висел "потолок", "наш" - за "картельный сговор". Но это так… Не принципиально. Когда судебное преследование Ходорковского и "распил" "ЮКОСа" вошли в решающую фазу, выяснилось, что прагматизм и "технократство" позволяет "растиньякам" без лишних раздумий менять "суверенов", "корпоративную принадлежность", привыкать к иной "корпоративной культуре".[32] Рыночный и бюрократический карьеризм в постсоветской России, как ни странно, на поверку оказались близки.[33] Странно, потому что бизнес и государственное управление - это принципиально отличные институциональные логики, требующие культивирования несхожих личностных качеств, компетенций, навыков, опыта поведения в коллективе. Но - то ли буржуазия у нас по-прежнему робка и труслива в своих эмансипаторных порывах,[34] то ли чиновники слишком расширительно трактуют метафору уподобления РФ акционерному обществу с ограниченной ответственностью…[35] Во всяком случае, переориентация молодежного карьеризма с успеха в бизнесе на занятие должностей в госаппарате заметна невооруженным глазом.[36]

Глубинные, стратегические целевые установки названных молодежных проектов совпадали по вектору ("корпоративное государство"), но разнились по сценарию, списку лидеров и действующих лиц. В случае "Новой цивилизации" - это путь поколенческого выхода в глобальный мир на шее крупных частных корпораций российского происхождения. Сценарий "Наших" предполагал то же самое, но с другим субъектом - "национально мыслящей" бюрократией, контролирующей крупный бизнес и его финансовые потоки, мобилизующей нацию на "великую историческую миссию" (вначале было слово и слово было Суркова).

Примечательно близки были отправные посылки проектирования: взрослое население России заочно признавалось антропологически не годным для модернизационного рывка. И потому тактике кропотливых реформ и длительного согласования скандально противоречивых общественных интересов предпочли путь создания "параллельных стран": "парниковых" молодежных пространств с другими, лабораторно заданными правилами игры, бонусами, героями. Далее обещалась естественная, пластунски ползучая экспансия "параллельных миров", выдвижение их креатур на позиции лидеров мнений, во властные структуры, масс-медиа… Ленин, чтобы сменить режим, благословлял большевиков на захват банков, телеграфов, мостов. XXI век и революцию, и "охранительство" сделал предприятиями менее затратными, более эргономичными, манипулируемыми.

Зачем что-либо оккупировать, кого-либо убеждать? Достаточно удерживать горизонтальные связи между людьми в зачаточном состоянии и жестко замкнуть ожидания стадно пасущегося населения на инициативу номинальной, мнимо монолитной, правящей элиты. Таким образом, проблема модернизации формулируется как проблема лидерства ("надежа на доброго царя" и "просвещенных вельмож") и сплочения нации вокруг ее "пастухов". Как пишут "Наши" в своем манифесте: "Вопрос лидерства России есть, следовательно, вопрос смены поколений лидеров. Наше поколение должно сменить у руля управления страной поколение пораженцев. Наше поколение должно осуществить революцию в образе мышления и стиле управления страной".[37] Этот многократно растиражированный тезис вызвал не только глухое раздражение "пораженцев", победно восседающих в дорогого стоящих креслах, но и у людей среднего поколения, успевших проделать немалый путь из "грязи в князи" и не согласных пускать кого-либо без очереди. "Вас тут не стояло!" - осаживали одни. "Педократы на марше!" - фыркали другие.[38]

Итожим: под "растиньяка" нужна Организация корпоративного типа (с ранжированной иерархической лестницей, механизмами ходьбы по ее ступеням и правдоподобным посулом, что достигнутые "понарошку" вершины впоследствии можно будет перевести в реальные должности, титулы, зарплату; модель "комсомола" как переходно-подготовительной структуры, аффилированной или кооперированной с институтами власти или бизнеса в этом случае наиболее соответствует ожиданиям).

Бумер-маш

Другим выдающимся "призывным пунктом", который больше десяти лет исправно собирает сотни социально реактивных молодых людей, является НБП. Ни карьеры, ни денег, ни широкого общественного признания членство в этой партии не дает. Наоборот, сулит репутацию пожизненного бунтаря и маргинала, возводящего в культ свое "лименство".[39] Тем не менее, даже недруги готовы признать, что это один из самых массовых и "продуктивных" (регулярно извергающих события и тексты) поколенческих проектов, четко адресованный всем "бумерам" вне зависимости от семейного происхождения, уровня образования, тонкостей мотивации (есть и парни с рабочих окраин, и студенты МГУ, и артистическая богема). Жизнь с нацболами - увлекательный приключенческий квест, полоса испытаний, смысл которых - доказательство и себе, и другим своей исключительности, исторической призванности, героизма. Атмосфера риска, романтизация своего жертвенного существования, форсированное докрасна воображение и предельная, панковская искренность в глазах нацболов искупают многочисленные издержки, связанные с их политикой и образом жизни. У них возникают проблемы с семьей и работой, они выпадают из сетки неформальных связей со сверстниками?[40] "Чушь" - говорит Лимонов. И то, и другое заменит партия, воедино сплавляющая личное и публичное, переводящая стрелки поколенческого невроза на колею направленных вовне психотических реакций.

Какие-либо оценки идеологии, анализ организационной структуры и прочие нюансы я намеренно опускаю. НБП - на 99% эстетический, коммунитарный, милленаристский, "телесный" проект. Мысль в нем присутствует только тогда, когда она не тормозит действия, не мешает току взрывных эмоций. Процесс - важнее целей. Чувство несправедливости - острее любых идеологем. Будущее - актуальнее настоящего; собственно оно задает тонус и ценность жизни "здесь и сейчас". Партия - единственный арбитр и значимый социальный круг. Она "расплачивается" со своими сторонниками признанием, солидарностью, общением, "адреналином", чувством причастности "маленького человека" к "большой миссии". С партией у "бумера" появляется будущее. Не беда, что оно закапсулировано внутри самой партии и не имеет выхода на общество в целом. Это сейчас так, а в случае победы… Сбербанк будет сорван. Победа же - это легитимизация своего положения (как минимум, регистрация партии), "обналичивание" нарами и потом вырванных трофеев.

Как и в случае с "растиньяками", "бумеры" горизонтально подвижны внутри своего имиджевого ряда и совместимы с другими "бумерскими" проектами. Показательно, что СМИ, несмотря на очевидные, кулаками и бейсбольными битами подчеркиваемые различия между нацболами, скинами, фанатами, АКМовцами, евразийцами, православными и исламскими фундаменталистами, "бригадами" и прочими группами "силового прорыва" обычно валят всех в одну кучу. Общественное мнение при идентификации совершает ту же ошибку. К примеру, нацболы ни разу не были уличены в нападениях на иностранцев, иностранных студентов или представителей этнических диаспор, но молва продолжает заносить их в "черный список" патологических ксенофобов и шовинистов.[41] В ЖЖ даже новые дефиниции ввели: есть "фашисты", есть "фашысты" и "фошисты", есть "нашисты"… Поди разберись, кто тут травояден, а кто хищник, когда на клетке медведя фломастером написано "кролик".

Вывод: под "бумеров" нужно контркультурное Движение (с харизматическими лидерами, "исторически гулкими символами", ритуалами коллективных радений, доминантой аффективного поведения, упором на неформальные связи в противоречивой связке с элементами "военной демократии" и т.д.). Я бы добавил, что в отличие от классических социальных движений (рабочее, синдакалистское, антивоенное и др.) и тем более от движений "постматериального типа" (экологических, за права эмансипирующихся меньшинств, в защиту локальных интересов, стигматизированных идентичностей и др.), "бумерская" манера "двигаться" прототипом должна иметь Племя (вождь, волхвы, дружина, "мужики").

Космос-net

Самым массовым серийным производителем молодых "космонавтов" с начала перестройки были постмодернистская литература, музыкальные каналы и "арт-хаусное" (авторское, независимое, малобюджетное в духе "Догмы-95" Т. Винтерберга и Л. фон Триера) кино, программы международных студенческих обменов и стажировок, совместные волонтерские проекты западных и российских НПО, культурно-просветительские инициативы, знакомящие молодых россиян с житьем-бытьем за руинами железного занавеса, депровинциализирующие сознание и сеющие зерна "глобализации".

В 2005-ом и 2006-ом кто только ни брался за то, чтобы собрать урожай со всех этих посевов. Формат молодежных политических и гражданских организаций спешно перекраивался или камуфлировался под "сеть". Сетевые взаимодействия, отсутствие или "спрятанность" иерархии, театральный уклон, внимание к виртуальным и медийным "зеркалам", перенос диалоговых режимов live journal, интернет-форумов и чатов в практику клубных дискуссий, сближение с андеграундной и интернациональной артистической средой - все для того, чтобы чуждый любой догматике и прессующей организационной культуре "космонавт" чувствовал себя в родимой "неопознанной летающей тарелке". Как на дрожжах росли компактные экипажи, соревнующиеся в демистификации социального порядка, принудительной экспроприации символического капитала у бронзовеющей власти и декоративной оппозиции, высмеивании архаических предрассудков общественного мнения. Подавляющее большинство их акций, символических жестов, текстов не ставили целью изменение реальности, а следовали обходной логике гельмановского проекта "Россия-2".[42] Они "разжимали" семиотизированное социальное пространство, реинтерпретировали реальность, моделировали "альтернативные зоны", то есть проводили эксперименты с формами межличностной связи, действовавшими "поверх" реального "расклада сил" (осуществляли своего рода "гоблинский перевод"), "поверх" повседневности с ее "железобетонной" арматурой власти и подчинения, курьезами административного рынка и т.д. Эти связи, пульсируя, образовывались между членами виртуальных community, участниками выплеснутых на площади художественных постановок, уличными акционистами. Их длительность определялась хронотопом какого-либо конкретного события (перфоманса, хэппенинга, акции, флэш-моба) или проекта. Затем - все складывалось на манер парашюта. Фланирование между реальностью и гиперреальностью, запуски симулякров с их последующим разоблачением, ироническое остранение, "метания помидоров" и бесплатная раздача апельсинов - органичны для "космонавта", поскольку имитируют его зыбкое, номадическое, мультимедийное состояние.

Под этот типаж не создавали "глубоко эшелонированных клеток", наподобие "Наших", "Новой цивилизации", НБП. Чем многолюднее тусовка, тем вероятнее, что "космонавт" запустит свой стартовый двигатель, дабы перескочить на следующую орбиту. Мания инноваций, чуткость ко всему "продвинутому", презентация себя "человеком без свойств", открытого всем свойствам одновременно, делают этот тип самым интеллектуальным, креативным, но крайне ненадежным, капризным союзником. Его тошнит от колонн, маршей, дисциплины, принуждения, прописанных обязательств.[43] Это не значит, что у него нет запроса на "чувство локтя", коллективное действие, "мышление вслух", сопереживание. Напротив, оторванный от своих "корневых общин", порастерявший на пути эмансипации эмоциональную связь с "близкими по рождению", "космонавт" крайне нуждается в чуткой и отзывчивой среде. Но… Как "искушенный потребитель", он крайне привередлив в выборе "форм общества и общения" и тщательно следит за тем, чтобы не попасть в "крепостную зависимость" от взятого напрокат "социального тела". Ему по душе открытые, игровые, неформализованные пространства. Его влекут те, кем он не является, на которых он не похож. Ему в кайф необременительные, скользящие контакты с себе подобными.

Оптимальный формат для "космонавта" - открытая Сеть, допускающая "провайдерство" и "модерацию", но наотрез отторгающая цензуру, контроль, жесткие идентификационные рамки. Существенный признак "космических" сетей - их заведомо временный (проектный), подчиненный конкретному поводу (проблеме, цели) характер.

Ушель-цзы

Последняя оставшаяся группа - "ушельцы". Чтобы охарактеризовать и подчеркнуть древность одеваемых ими "социальных хламид", приведу пространную цитату из эссе Игоря Аверкиева: "Российский человек, как и все прочие люди, остро ощущает унижение своего человеческого достоинства, в нем все кипит, когда он сталкивается с произволом власти. В веках он выработал свои моральные нормы, помогающие ему сопротивляться произволу и унижению. Одна из таких норм - "право на побег". "Право на побег" как право уйти, отвернуться от произвола, причем "произвольщик" не может не считаться с этим "правом". Побег как признаваемая всеми форма протеста против произвола и унижения. Отсюда официальный "Юрьев день", официальные "государства беглых" в лице "Запорожской сечи" и прочих казацких вольниц. У российского человека, в отличие от европейца, всегда было куда бежать и в смысле географии, и в смысле просторов "внутреннего мира" /…/ "Побег от плохого начальства с работы ("летуны" в советское время). Побег от несправедливой организации и оплаты труда в лень, в низкую производительность труда ("они делают вид, что платят, мы делаем вид, что работаем"). Современный побег в криминал от несправедливостей жизни. Побег от произвола внутрь себя: в религию, в отрешение от мира, в монашество, в сторожи-дворники, "в народ". Побег советской инакомыслящей творческой элиты в дачные поселки. Наконец, эмиграция диссидентов /…/ Как не странно, многие эти варианты "побегов", хоть и не нравились власти, но, так или иначе, признавались ею, или, как минимум, власть на них закрывала глаза. "Право на побег" у нас реальное моральное право, то есть, почти общепринятое. В советское время бежать от произвола власти особенно было некуда, но для "внутренних беглецов" существовали "специальные профессии" (кочегары, сторожи, дворники, разнорабочие в геологических партиях и т.д.), в которых "беглецам" позволялось работать и где их, в общем-то, не трогали. Элементы подобного "права" существуют и в других обществах, но там это именно элементы, в России же - явление, архетип".[44]

Существует специфика "молодежного побега". Она обусловлена тем, что "убегать", собственно говоря, неоткуда и некуда: неоткуда, поскольку молодежь - это социальный слой, толпящийся у входа в систему разделения труда и взрослой жизни без флаеров и скидок; некуда, поскольку технологии современного контроля, при всем их несовершенстве, позволяют накрывать практически все населенное пространство, включая самые что ни на есть периферийные зоны. "Нас не догонят", - уверяют "Тату". Лукавые девочки. Ваше бегство - часть "Матрицы". Тщательно, любовно, с калькулятором прописанная часть.

Молодежные субкультуры, условно взорвавшие мир в 1968-м, ныне окончательно коммерциализировались, потеряли критический запал и исправно исполняют роль "громоотвода". Вместо языка сознания или переживания кризиса они превратились в ловушки забвения и высокоточные маркетинговые залпы легкой промышленности (мода, развлечения, экстрим с ремнями и подушками безопасности). Ни проколотые в трех местах уши, ни волосы, крашенные в "кислотные цвета", ни радикальный "прикид" уже не являются четкими маркерами нонконформизма и трансгрессивности. Разве что военкомовский психиатр по старинке запишет в учетную карточку что-нибудь про "акцентуацию личности" или ее "перверсии". А так - делай что хочешь: слушай "готику", клубись на Казантипе, пыхай каннабисом на растаманском джеме, маши деревянным мечом с "ролевиками" и "толкиенутыми". У современного общества, даже такого консервативного, архаичного, агрессивного к безобидным формам инаковости, как российское, хватает ума, чтобы не поддаваться очередным "моральным паникам" по поводу таких проявлений молодежного протеста. Они даже косвенно поощряются. Но только в специально отведенных для этого местах - зонах контролируемого безумия, самозабвения, транса (клуб, стадион, концертный и спортивный зал, танцпол, "фестивальная поляна" и др.).

Как оказалось, неформальные лидеры отдельных контр- и субкультурных практик, взрослея, не прочь капитализировать свой авторитет, обменяв шаткую независимость на реальные бонусы, которые приносит интеграция в какой-либо крупный полит-педагогический (растиньяковский) или радикально-политический (бумерский) проект: скины и панки могут симпатизировать НБП, национал-патриотическим группировкам, радикально-экологическим, анархистским и антиглобалистским движениям; на "Наше" дело готовы сдать свои мускулистые тела часть легионеров из фанатских фаланг; отдельные "группы исторической реконструкции" рукоплещут политикам, обещающим реконструировать интересующий их период в полном объеме. Правда, чаще всего подобная сдача авторитета внаем - журналистская "липа": коллаборационизм в "ушельской" среде карается по всей строгости субкультурного канона. Шпагу над головой не сломают, но и руки не подадут, отзывая подаренные "феньки", "обнуляя" репутацию и распространяя слух о "грехопадении".

По понятным причинам эти ограничения не распространяются на практику участия в разного рода внесистемных политических и квазиполитических движениях. И "новые левые", и "ультра-патриоты" сумели "внедриться" в существующие и создать собственные неформальные пространства, куда по закону больших чисел постепенно засасывается значительный сегмент субкультурных кочевников. К примеру, с "новыми левыми" осознанно ассоциируют себя лидеры рок-групп, играющих "альтернативу",[45] ряд издательств, книжных магазинов и клубов, выпускающих или распространяющих модную литературу, видео, DVD, проводящих субполитические дискуссии и "сейшены" (Гилея, Фаланстер, Час Ч, Ультра.Культура, Ad marginem, клуб Джерри Рубина и др.), творческие группы, производящее экспериментальное и радикальное кино (фестиваль сверхлюбительского, радикального и экспериментального кино "Stык",[46] "Свои 2000", замершее движение "ЗАиБИ - За Анонимное и Бесплатное Искусство"), художники, занимающиеся нефигуративным искусством, арт- и медиа-критикой (http://www.mediaartlab.ru, www.getto.ru, http://dxlab.org/ru), лаборатории тактических медиа (проект видеодокументации социальных акций http://www.indyvideo.by.ru Дмитрия Моделя сотоварищи; русскоязычная версия международного проекта IndyMedia http://www.russia.indymedia.org Влада Тупикина и Утэ Вайнманн).[47]

Тем не менее, большинство "ушельцев" не так-то просто "развернуть" на активное участие в жизни того самого общества, из которого им хочется "слинять" на время или навсегда. Из всех социальных форм, они, как правило, избирают "модель герметичной тусовки", в которой "практика стилизации потребления" (музыки, кино, одежды и др.), ритуализации общения, символического обмена и т.п. превалирует над жаждой социального самоутверждения. Вместо обмена апперкотами с Системой и ревниво опекающих ее репрессивных органов, "ушельцы" погружены в себя и ту констелляцию межличностных отношений, которая кропотливо творится, придумывается ими "из ничего".

Резюме: "ушельцам" - субкультурные заповедники, чья основная функция - производство альтернативной идентичности (неструктурированные отношения по типу контактных и дружеских кругов с внутренней мифологией, текстами и вещными артефактами, неформальными кодексами поведения, телесными практиками и др.) и создание "убежищ".

Вернемся вновь к теме "призыва". Не такая уж невостребованная эта современная молодежь. На ее мобилизацию, де(-мо-)билизацию и "скульптурную обработку" работает множество групп интересов, лишенных власти и влияния в настоящем, но стремящихся получить их в будущем. Доступные нынешним студентам и подросткам возможности самореализации, образования горизонтальных связей и сетей обмена, развлечения и получения знаний - все на порядок выше, чем у предшественников.[48] К услугам поколения - сотни разноцветных политических, гражданских, социальных, культурных объединений, средства коммуникации, упраздняющие время и расстояние, колоссальный архив исторического опыта, расфасованный и готовый к переосмыслению, электронный и туристический доступ к инновационным практикам сверстников, живущих в странах "золотого миллиарда". Более того, какие б зловещие сказки ни рассказывали про "кремлевскую диктатуру", "олигархат", "вашингтонский обком", в стране формально наличествует (пусть и в "обесточенном", стерилизованном виде) полный джентльменский набор "взрослых" демократических институтов (партии, парламент, суды, СМИ, муниципалитеты, профсоюзы и т.п.), которые после починки и запуска всегда можно превратить в инструменты реализации своей воли. Большинство из них "сшиты на вырост" национального организма и ждут своего часа, чтобы быть снятыми с "вешалок" гражданской пассивности и узурпации власти.

Однако, несмотря на все это богатство, молодые россияне не спешат пускать его в ход - бороться за права и свободы, продвигать свои ценности, кооперироваться по интересам, брать ответственность за "свое время". Как их только не тормошили, чем только не соблазняли… Но стоит "раздражителям" отойти в сторону, заданный импульс гаснет как спички фабрики Балабанова. Остается чесать затылок: ну должно же быть хоть какое-то остаточное брожение, какие-то - пусть чахлые, наивные, неумелые, но порывы к социальному зодчеству, вступлению в права собственности на государственные активы, защите прав, полученных предками ценой страшных ошибок, лишений, потерь…

На месте долгожданного поколения - "черная дыра". Крикни "ау!" - эхо не вернет. Может оттого, что кричат в толпу, а не выкликают по имени?