НОВОСТИ

09.09.16. Новый сайт ПГП на PGPALATA.RU >>

08.09.16. Павел Селуков: «Пермские котики станут жителями Европы» Подробнее >>

08.09.16. Пермяки продолжают оспаривать строительство высотки у Черняевского леса Подробнее >>

08.09.16. В Чусовом появятся 54 контейнера для сбора пластика Подробнее >>

08.09.16. Жителям Перми расскажут об управленческих технологиях и их применении в некоммерческом секторе Подробнее >>

08.09.16. Пермские общественные организации могут обновить состав Комиссии по землепользованию и застройке города Подробнее >>

07.09.16. Историческое общество намерено помочь пермяку, осуждённому за реабилитацию нацизма Подробнее >>

07.09.16. До открытия в Перми «Душевной больницы» для детей осталось чуть больше полугода Подробнее >>

06.09.16. В Перми на Парковом проспекте открылся новый общественный центр Подробнее >>

06.09.16. Павел Селуков: «Мой гепатит» Подробнее >>

Архив новостей

ПИШИТЕ НАМ

palata@pgpalata.org

Одиночество Юлия Цезаря

Торнтон Уайлдер, "Мартовские иды"

Торнтона Уайлдера (1897-1975) - признанного классика литературы XX века, обладателя многих престижных литературных премий, называют "безнадежным романтиком XX века", поскольку сквозной линией через все его творчество проходит вера в высшее предназначение человека и нравственную способность людей соответствовать этому предназначению.

Наиболее известным и популярным произведением Т. Уайлдера, в котором ярко отразилось творческое кредо автора, стал роман "Мартовские иды", описывающий несколько последних месяцев жизни Юлия Цезаря. Избрав в качестве главного героя такую неоднозначно оцениваемую, окруженную мифами и легендами личность, автор невольно должен был присоединиться к извечному спору: кто такой Юлий Цезарь - идеальный правитель или беспринципный диктатор? Но Уайлдер не пожелал придерживаться правил игры, которую навязывали ему историки, а создал на страницах своего романа образ человека, ясно осознающего как ограниченность своих возможностей, так и неизбежность своего предназначения. Его жизнь - это не ясный и прямой путь, а темнота, в которой разум - это лишь компас, указывающий направление. Человеческие чувства и желания - единственная реальная составляющая его мира, все остальное - непредсказуемые последствия. В результате перед нами возникает не суровый и грозный властитель, а человек, осознающий, что иррациональность человеческих желаний есть такая же неизбежная составляющая жизни, как и та, что подвластна нашему разуму. Он идет дорогой страстей, но не погружается в них.

"Нет большего одиночества, чем одиночество самурая, может быть - только одиночество тигра в лесной чащи", - гласит Бусидо, кодекс воинской чести Японии. Подобный образ появляется и на страницах романа: нет большего одиночества, чем одиночество человека, управляющего людьми. Возможно, только поэт осознает это - поскольку, кто может указать ему, как складывать свои стихи? Избрав в качестве аналогии человеку, находящемуся на вершине власти, образ поэта, для которого только собственные чувства являются путеводной нитью в процессе творчества, автор хочет избавиться от общепринятого мнения, что настоящий правитель одержим лишь одной человеческой страстью - желанием власти. Освоение бесконечного разнообразия жизни - вот цель человека, управляющего людьми. Это не путь самурая, пронизанный духом смерти, и не путь поэта, воспевающего прекрасные, но недостижимые идеалы. Он хочет видеть жизнь, воплощенную не только в строчках на листах бумаги. И этот путь нельзя пройти, не оставляя следов: иногда ты сбиваешь ноги в кровь, а иногда сминаешь прекрасный цветок.

Очарование роману придает не только образ главного героя и своеобразная стилистика изложения в форме дневникового жанра, получившего распространение в Древнем Риме, но также яркий и афористичный язык, соответствующий представлению древних римлян об идеальном стиле письма. Критики упрекали Уайлдера в том, что он превратил роман в театр одного актера, поскольку не один из персонажей, не смотря на их многочисленность, не получил достаточного описания в романе, кроме самого главного героя. Однако все они единодушно признавали, что созданный образ подобен Давиду Микеланджело, любые аналогии и сопоставления с которым бессмысленны.