НОВОСТИ

09.09.16. Новый сайт ПГП на PGPALATA.RU >>

08.09.16. Павел Селуков: «Пермские котики станут жителями Европы» Подробнее >>

08.09.16. Пермяки продолжают оспаривать строительство высотки у Черняевского леса Подробнее >>

08.09.16. В Чусовом появятся 54 контейнера для сбора пластика Подробнее >>

08.09.16. Жителям Перми расскажут об управленческих технологиях и их применении в некоммерческом секторе Подробнее >>

08.09.16. Пермские общественные организации могут обновить состав Комиссии по землепользованию и застройке города Подробнее >>

07.09.16. Историческое общество намерено помочь пермяку, осуждённому за реабилитацию нацизма Подробнее >>

07.09.16. До открытия в Перми «Душевной больницы» для детей осталось чуть больше полугода Подробнее >>

06.09.16. В Перми на Парковом проспекте открылся новый общественный центр Подробнее >>

06.09.16. Павел Селуков: «Мой гепатит» Подробнее >>

Архив новостей

ПИШИТЕ НАМ

palata@pgpalata.org

Игорь Аверкиев

Версия для печати

8 августа 2010 года

А если это уже не аномалия?

В самом деле, а если нынешняя жара никакая уже не аномалия, а первый для европейской России реальный шаг к новому климату с регулярными летними засухами. Типа атмосферные явления, порождаемые в Северной Атлантике вместе с её Гольфстримом, постоянно смягчавшие наш, в общем-то, континентальный климат настолько ослабли, что до нас уже не доползают или по каким-то другим причинам решили окончательно изменить свой планетарный маршрут. Допустим. Тогда наш смягчённый континентальный климат превращается в резко-континентальный или даже в какой-нибудь «супер-континентальный» с очень холодными зимами и жаркими засушливыми летами. Тогда меняется всё: от биоритмов и структуры семейных бюджетов до структуры региональной экономики и миграционных процессов. Допустим.

Наша жара обрела безысходность. От безысходности и для самоуспокоения привиделась другая жара. Чудовищная многолетняя засуха в пустыне Калахари 20 лет назад. Как хорошо, что мы не в Калахари.

Жизнь в Калахари программируется сменой дождливых и засушливых сезонов. Сам процесс замещения сезонами друг друга хоть и тяготеет к некоторому порядку, но не подчиняется ему. Засуха может длиться годами, как это было на рубеже 80-х и 90-х годов прошлого века. Но бывают и периоды более-менее регулярной смены сезонов, когда в положенный срок со стороны Индийского океана приходят великие муссонные облака и заливают раскаленные пески и камни теплой густой влагой. В положенный же срок облака истощаются, воплотив себя в безудержной африканской ботанике. Аквамарин, изумруд, пурпур, чистейшая охра, наспех выделяемые ожившей плотью растений покрывают каменистые поля и песчаные дюны. В озерах, мимолетно созданных муссонами, плещется зверье. Однако пористая почва, близость к экватору и обмен веществ в живых организмах делают свое дело. Небо, земля и ее обитатели в течение нескольких месяцев поглощают всю влагу. Тропические краски бледнеют, растения чахнут, животные уходят – наступает засушливый сезон.

Засушливый сезон в Калахари – это именно засуха, абсолютная сушь без объявленного конца. Жара медленно сползает с солнца на землю, растекается маревом по земной зелени и начинает свою тягостную охоту. Жара преследует жизнь. Жара высасывает жизнь отовсюду, из каждого укромного уголка.

У нас апрель означает весну: раннюю или позднюю, теплую или холодную, но весну. В Калахари во время засухи ни апрель, никакой другой месяц ничего не означают. Календарь умирает, с ним умирает и большое время, остается лишь мелкое – от восхода до заката. Но из этого времени жизнь не складывается. Часы к часам, дни к дням не прибавляются, время не течёт, ничто не изменяется. Тягостное многомесячное ожидание дождя доводит наблюдателя до отчаяния, до искреннего неверия в возможность иной жизни. На его глазах проходят все сроки, обесцениваются все приметы. Наползающие с востока дождевые облака испаряются, не проронив ни капли. Земля превращается в глину, глина в песок, песок в пыль, пыль в смерть. Смерть в засуху обыденна и неизбежна. Остаться в живых – познать чудо. Человеческие эмоции постепенно теряют самостоятельность и превращаются в бесчисленные вариации на тему безысходной тоски по влаге. Или наоборот, сама тоска от длительного и разнообразного употребления, подобно знаменитому эскимосскому снегу, приобретает бесчисленное множество значений и их оттенков. Утром эта тоска одна, в полдень совсем другая, вечером на закате третья. Когда ешь, о ней напоминает каждый глоток поглощаемой жидкости, каждый кусок чьей-то сочной мякоти или плоти. Когда любишь - с тоской вслушиваешься во влажные звуки соития, в сладостный, из последних сил, обмен жидкостями.

Только освоишься с этой мистикой всепоглощающего зноя, растворишься в нем, забудешь себя, иссушишь желания, как вдруг все заканчивается. Даже великая южно-африканская засуха конца ХХ века оборвалась в ноябре 1991 года. Ливень предстал как ментальная катастрофа. Великая эпическая сушь, возвышенное существование между жизнью и смертью оказалось смытым безжалостной влагой в мутные лужи, бурлящие мелочью жизни.

Откуда берется жизнь там, где еще несколько дней назад ничто не указывало не только на ее присутствие, но даже на ее возможность? В Калахари эта вечная загадка весенних пустынь обретает самые яркие, самые поучительные иллюстрации.

На чудо уходит всего несколько дней. Еще в четверг перед тобой привычный пыльный череп пустыни, иссохшие седые былинки-травинки, белая звонкая глина, красные острые камни. В пятницу небо разверзлось. Вода стеной. А в субботу уже отовсюду топорщится зелень, повсюду мечется или прохаживается зверьё. Прохаживается, будто ничего не случилось. Будто и не было никакого Спасенья, никакого Воскресенья.

Жизнь под дождем набухает с тропической неумеренностью, растет как опухоль, боится опоздать. Через три дня на сотни километров вокруг - африканские луга и африканские стада. Влагу пьют, впитывают, всасывают миллионы живых существ. А сверху, спрятавшись меж солнечных пятен, жадно наблюдает за ними юная нетерпеливая жара.