НОВОСТИ

09.09.16. Новый сайт ПГП на PGPALATA.RU >>

08.09.16. Павел Селуков: «Пермские котики станут жителями Европы» Подробнее >>

08.09.16. Пермяки продолжают оспаривать строительство высотки у Черняевского леса Подробнее >>

08.09.16. В Чусовом появятся 54 контейнера для сбора пластика Подробнее >>

08.09.16. Жителям Перми расскажут об управленческих технологиях и их применении в некоммерческом секторе Подробнее >>

08.09.16. Пермские общественные организации могут обновить состав Комиссии по землепользованию и застройке города Подробнее >>

07.09.16. Историческое общество намерено помочь пермяку, осуждённому за реабилитацию нацизма Подробнее >>

07.09.16. До открытия в Перми «Душевной больницы» для детей осталось чуть больше полугода Подробнее >>

06.09.16. В Перми на Парковом проспекте открылся новый общественный центр Подробнее >>

06.09.16. Павел Селуков: «Мой гепатит» Подробнее >>

Архив новостей

ПИШИТЕ НАМ

palata@pgpalata.org

Новости

«Северный край, укрой.

И поглубже. В лесу.

Как смолу под корой,

спрячь под веком слезу.

И оставь лишь зрачок,

словно хвойный пучок,

и грядущие дни.

И страну заслони».

И. Бродский

НЫРОБ – НИЧЕЙНАЯ ЗЕМЛЯ

В январе 2016 года я отправился по журналисткой надобности в Чердынский район Пермского края. Пейзаж за окном, подчиняясь географии, неумолимо обрастал снегом. Сосны сдвигались опричными рядами, с каждым километром подымаясь все выше, то ли спасаясь от белого плена, то ли просто выказывая могучую стать. Где-то там, за снежным океаном, меня поджидал Ныроб.

В Смутные времена он был нанесен на историческое полотно кровавыми стежками – дядя первого самодержца из рода Романовых отбывал свою недолгую ссылку в этих местах. Сохранилась даже яма, где венценосный родственник принял смерть. Проклинаемые кандалы,    натиравшие его запястья, вскоре превратились в главную Ныробскую святыню. Что символично, ведь в этой северной земле преобладают храмы и лагеря. Никольская и Богоявленская церкви, возведенные еще в XVIII веке, возвышаются над промерзшей почвой, а по соседству, в нескольких километрах, точно также господствуют лагерные вышки. Днем пылают купола, ночью – огни прожекторов. И поселок лежит под ними.

До прибытия оставалось около получаса, когда впереди, полыхнув угольями глаз, дорогу пересек волк. Он был крупным, полярным, и двигался с той хищной грацией, что отличает матерых бойцов от брехливых псов. Этот взгляд, взрезающий тьму, рассказал мне о жизни больше, чем я хотел бы знать.

Ныроб надвигался.

Добравшись до единственной гостиницы, попутчики предупредили меня о чреватости ночных гуляний. Освещения крайне мало, сказали они, и волки приходят в поселок на поиски съестного. Надо ли говорить, что без особой нужды я не покидал номер.

Тусклое утреннее солнце, пробежав тонкими пальцами по крышам домов, стянуло сумеречное покрывало, обнажив многочисленные бараки и редкие кирпичные дома. В первых я обнаружил деревенских жителей, ныне – жертв программы переселения. Они латали свои руины, трогательно обклеивая дешевыми обоями гнилые стены. Во вторых зябли бывшие сотрудники ФСИН, позабывшие такую роскошь, как сон в неглиже. Их ладони давно не ощущали теплых батарей. Прогулявшись по городу и выяснив, что местные сантехники восемь месяцев не получают зарплату, я нисколько не удивился, когда посреди дороги обнаружил заводь, щедро пополняемую нечистотами из дырявой канализационной трубы.

Большинство ныробчан – лагерная охрана   и бывшие арестанты. И если за «колючкой» одни сторожили других, то здесь все объединены общей целью – как-то прожить. Нагромождение бытовых трудностей впечатляет. Лютый мороз, добыча дров, дикий страх потерять работу, заметённые дороги и рыскающие поблизости волки не оставляют места экзистенциальным тревогам. И потому люди показались мне удивительно цельными, без   мудреной   рефлексии. Но чуть позже я осознал, что плата за эту монолитность – чудовищное сужение внутреннего мира, который непрестанно съеживается под давлением житейских неурядиц, превращая человека в «остров». Старожилы так и говорят: «Уехал на Большую землю», – отводя своему поселению роль островка, а всему остальному – материка. И кто-то находит в этом своеобразную прелесть, возможность спрятаться от большого и страшного мира за толщей снега и вековыми соснами. Когда ужас становится данностью, в нем тоже может засквозить очарование. Тем более, величественная, «осанистая» природа к тому располагает. Обособленность и местный колорит, географическая труднодоступность порождают кристаллизацию «одномерного» человека, не полагающего себя за пределы утилитарного мира, когда все мысли и чаяния вкоренены только в обыденность. В голову приходят   слова Карлайла: « Несчастье человека, – говорит он, – происходит от его величия; от того, что в нем есть Бесконечное, от того, что ему не удается окончательно похоронить себя в конечном». В Ныробе, несмотря на создание всех условий для «похорон», человеку это тоже не удается. Попытки разорвать отупляющую действительность выливаются в пьянство и домашнее насилие. Активные граждане сетуют на отсутствие социальной гостиницы, где могли бы спасаться от побоев мужей затравленные жены и останавливаться люди, приехавшие на свидание к заключенным.

Размышляя о поселковой жизни, я набрел на понятие «временщики». Дело в том, что примерно половина жителей находятся в мучительном ожидании возможности его покинуть. Это работники пенитенциарной системы, находящиеся в очереди на получение государственного жилищного сертификата. Они не связывают свое будущее и будущее детей с этим местом, надеясь оставить его в ближайшее время, будто бы начисто забыв, что временное порой долговечней постоянного. Схожим мировоззрением поражены и местные «хозяева». Многие проблемы можно решить приложением политической воли, применять которую – их задача. Вместо этого наблюдается равнодушие к поселковым делам и даже складывается ощущение, что чиновниками Ныроб воспринимается лишь в контексте собственного обогащения, с последующим отбытием в иные палестины. Чувство неприкаянности и упадка, тотальной бесхозности висит в воздухе, рассеиваясь только вблизи церквей.

Рассматривая Никольский храм, я вдруг подумал, что будущее Ныроба, как у раков, – позади. Золотое время крепостного права и царя-батюшки, подарившее поселку архитектурные красоты и место в истории, сменилось жутким двадцать первым веком, с холодными батареями, уродливыми бараками и безвольными управленцами. В этом смысле Ныроб есть конец истории, точнее – ее обращение вспять.

Под рассветную перекличку церквей и лагерных вышек я покинул северный край. Горький осадок, фотографии и диктофонные записи уезжали со мной. С каждым новым километром сугробы уменьшались, деревья теряли стать. Мои мысли, блуждая в кронах, неуклонно плели паутину сравнений, накрепко связывая маленький Ныроб и большую Россию…

Павел Селуков

Материалы автора о сегодняшней ныробской жизни смотрите здесь:

• «Из огня в полымя. Жителей труднодоступных населённых пунктов Пермского края переселяют в аварийные дома». Газета «Звезда», 2 февраля 2016 г. http://zvzda.ru/newspapers/2016/02/02
• «Блокадный Ныроб». Сайт Пермской гражданской палаты, 5 февраля 2016 г. http://www.pgpalata.ru/news/050216
• «Власть и снег». Сайт Пермской гражданской палаты, 9 февраля 2016 г. http://www.pgpalata.ru/news/090216